Танец безликих - [7]

— Ха, думаешь, ты одна такая? — Усмехнулась Брианна, откинув лёгким движением руки гриву грязных каштановых волос.

— Я тоже не хотела, — слегка улыбнулась брюнетка, — Но родители были уверены, что лучшей партии не найти простой горожанке. Ни тебе работы, ни учёбы — сиди себе ешь да детей рожай. Моё мнение никто и не спрашивал, оно и ожидаемо — так часто случается. И теперь я понимаю, что они поступили правильно.

Какое-то неприятное чувство появилось и исчезло. Да уж, своеобразные у некоторых представления об идеальной жизни… Богатство, оно, конечно, хорошо, но не тогда ж ведь, когда тебя делают игрушкой на пару ночей для незнакомого мужика?

Сама не понимаю, почему каждый раз удивляюсь подобному. Вообще-то уже давно пора бы привыкнуть.

— Не пойми неправильно. Просто Кристофер… он стоит того, чтобы за него бороться. Я его никому не отдам. — Мечтательно улыбнулась Аэлин.

Брианна лишь насмешливо фыркнула, как бы говоря, что не впервые слышит такие фразочки.

— Его исключительность ты заметила за одну ночь? — не удержавшись, хихикнула я, но, поймав уничижительный злой взгляд тут же исправилась: — Прости.

Лучше не обижать их. Всё-таки не с кем больше разговаривать.

— А вы здесь как оказались? — Решила перевести тему, и градус напряжения сразу ощутимо понизился.

— Расцарапала лицо главной стерве. — Мстительно и мрачно, с явным удовлетворением отозвалась брюнетка. — А что? Не нужно было называть меня девицей лёгкого поведения. Я, может, и не жена, но всё-таки фаворитка, а не служанка! — Делая сие уверенное заявление, она гордо расправила щуплые плечики и вздёрнула голову.

Да уж, достояние человечества…

— А я случайно обронила поднос, когда приносила завтрак госпоже, — хмуро произнесла Брианна, — Ей на голову. Нечаянно.

Всё с вами ясно. Вот что делается в женском коллективе, когда в их жизнях в прямом смысле есть только один мужик.

И вновь всё тот же вывод: мотать надо отсюда срочно и любыми способами. Присоединяться к клубу поклонниц тюремщика явно не собираюсь, и целибат всю жизнь блюсти не намерена. Хотя, какую всю жизнь? Едва поутихнет массовое восстание заключённых и восстановят тюрьмы, меня тут же упекут в уютную сырую камеру с крысами в собеседницах на неопределённый срок.

Должен же быть хоть какой-то выход…

Сокамерницы уже собирались спать, а я тем временем внимательно изучала комнату. Светлая краска на стенах, светлый пол, светлый потолок… Что ж, весьма символично. Дурдом он и в Левенделле дурдом. Но самое печальное в том, что нигде ни одного выступа или проёма, тем более окна, хотя бы крохотного. Вот выберусь — глаза этому магу выцарапаю.

Две сокамерницы уже давно посапывали в своих спальных мешках, а я всё сидела у стены, пытаясь хоть что-нибудь придумать, что могло бы помочь.

Всегда проигрывает тот, кто опускает руки. Безвыходных ситуаций не бывает.

Может, и есть зерно истины в этих мудрых фразах, но на практике я его чего-то не узрела. Когда впервые по-настоящему загнан в тупик, трудно даже найти действительно подходящие слова, не то что выход.

Постепенно соразмерно ускользающему боевому запалу приходили усталость, безразличие и опустошённость, как следствие нелёгкого дня. И как назло перед глазами мельтешили картинки прошлого…

…Маленькая девочка с жиденькими рыжими, всклоченными и грязными волосами сидела на обветшалой соломе в углу, забившись подальше от режущих слух противного басистого смеха пьяных, хихиканья полуголых женщин. На вид девочке было годика три, и со стороны она более всего напоминала сломанную куклу. Рядом с ней сидела пожилая женщина в отвратительных лохмотьях, с испещрённым морщинами лицом и косыми карими глазами.

Забыться, забыться, уйти, убежать… не чувствовать этого холода, не видеть этих людей — вот чего больше всего на свете хотелось малышке. Что она здесь делает? Зачем? Где тепло и ласка рук родителей? И были ли они вообще — или, может быть, они всего лишь её слепая иллюзия, несбыточная мечта, порождённая глухим и беспросветным отчаянием, кое едва способна выдержать чистая душа ребёнка?

С треском распахнулась дверь, чуть не слетев с петель. Грузный мужчина бросил кого-то к ногам остальной шайке, громогласно повторяя одно лишь непонятное девочке слово «предатель».

Избитый в кровь человек, которого бросили на пол, в таких же лохмотьях, отчаянно пытался стряхнуть с себя десятки вцепившихся в его истерзанное тело рук. Грузный мужчина что-то бормотал, тыча в него пальцем, девочка не понимала, что именно, чувствовала только, как свирепеет толпа.

— Что это, тётя? — Робко спросила девочка у сидящей рядом с ней незнакомой старушки, — Этот человек в чём-то виноват?

— Он многих из нас сдал полиции и Тайному отделу, — зло выплюнула та, прожигая несчастного полным ненависти взглядом, — Его убьют.

Девочка мало поняла её слова. Понятий «полиция» и «Тайный отдел» для неё не существовало.

— Как это — убьют? — Испуганно удивилась девочка, — Убивать плохо! Низзя!

На это старуха лишь хрипло и зло рассмеялась, не удостоив девочку больше даже словом.

А между тем тот грузный мужчина, подбодряемый толпой, вытащил из-за пояса кривой кинжал и отточенным движением перерезал горло тому, кого называли странным, непонятным, совершенно чужим словом «предатель».