Танец Бешеной - [39]
И потому Даша довольно быстро поняла, что ей дают шанс, который следует в темпе прорабатывать. Хотя ее орлы все еще сомневались в существовании чего-то, пусть даже отдаленно напоминающего «преступление века», пахать они были вынуждены, как проклятые.
Толя быстренько раскопал, что герр профессор Георг фон Бреве снимает ту квартиру на совершенно законных основаниях, через вполне приличное агентство, и рассчитывает пробыть в Шантарске еще несколько месяцев, пока не закончит книгу о колдовских искусствах и магических традициях Сибири. Во всех трех шантарских музеях и областной научной библиотеке герра фона знали прекрасно и помогали чем могли. В один прекрасный вечер он даже двадцать минут красовался на экране телевизора, пространно и красочно излагая историю предмета и расхваливая плюрализм, достигнутый Сибирью в этой области. С сатанистами, изрядно угнетенными и пришибленными последними событиями, он больше не встречался, а уголовка его больше не вызывала – из областной администрации, с нешуточных верхов, позвонили Дронову и посоветовали не приставать к европейскому ученому, лично ни в чем не замешанному и игравшему важную роль в сближении культур двух великих народов.
Косильщик занялся доктором Хотулевым, начав издалека и двигаясь по сужающейся спирали. Вскоре он покаянно признался, что ничего не нашел: человек в своем заведении уважаемый и авторитетный, кандидат медицинских наук, в порочащих связях и противозаконных выкрутасах не уличен. Все это были результаты наблюдения с дальней дистанции – ближе Косильщик подходить не решился и щупать самое близкое окружение не стал, чтобы не засветиться, если там и в самом деле что-то такое есть. Даша такое поведение не без грусти одобрила (у них уже не было прежних возможностей) и потолковала по душам с доктором Ларичевым, частенько выполнявшим для уголовки психиатрические экспертизы. Тот, жалостливо отводя взгляд и без нужды покашливая, мягко объяснил ей: сам он, конечно же, не верит, что она замешана в предосудительных связях с родным отцом, – но это еще не означает, что майор, пребывая в грустном состоянии помутнения сознания, ничего подобного не говорил. Мог и сказать. Здесь возможны самые фантастические заявления, и самые бредовые гипотезы. Вот только (тут Ларичев стал особенно дипломатичен и велеречив, из клановой солидарности, определенно) доктор Хотулев поступил несколько необдуманно, столь скоропалительно поверив излияниям больного. Поскольку разговор у них совершенно неофициальный, он, Ларичев, может признаться, что не видит в такой поспешности чего-то из ряда вон выходящего, а уж тем более злоумышленного – Даша должна понять, что психиатры, как и милиционеры, за долгие годы привыкли видеть жизнь, как в песне Высоцкого, чуточку наоборот. Вырабатываются профессиональные стереотипы, и грязная сторона жизни порой чуточку заслоняет светлую – а потому в дурное верится быстрее, чем в хорошее. Даша обязана это понять и не подозревать с ходу какие-то интриги и козни (ибо это, с извиняющейся улыбкой разведя руками, пояснил он, чревато). Для всякого спеца есть нормы «должного поведения» – вот, скажем, человек неработающий, но живущий в достатке, у милиции вызывает в первую очередь подозрения в том, что доходы его не вполне честны, а уж потом начинают допускать, что помершая в Гааге или Жмеринке тетка могла оставить бездельнику неплохое наследство. Так и здесь: молодая и симпатичная женщина, в свои тридцать ни разу не сочетавшаяся браком, у психиатра вызывает некие автоматические охотничьи инстинкты, особенно если он вдруг получает столь компрометирующие признания. В конце-то концов, конец двадцатого века богат на кровосмешения (тут он оглоушил Дашу нашей и зарубежной статистикой, в том числе и жуткой историей некоей австриячки, родившей от родного папаши четырех детей). Он, конечно, попробует деликатненько выяснить, как там ведет себя майор, но лучше всего и в самом деле подождать с недельку, когда дадут свиданку… И в заключение навязал Даше пару флакончиков импортных таблеток, сказав, что после всех ее нервотрепок последних двух недель не мешало бы и поглотать на ночь, – безнаказанно такие встряски не проходят, и следует беречься…
Самая интересная, на Дашин взгляд, находка попала в лукошко к Славке. Два с половиной месяца назад в Киржаче убили и ограбили гражданина Сомова Федора Викентьевича, тридцати двух лет от роду, редактора телестудии «Алмаз-ТВ». Три ножевых ранения в одиннадцатом часу вечера, карманы вывернуты, часы и кожанка сняты. История для Киржача самая что ни на есть обыденная, там частенько случалось и нечто покруче. Однако Славка, пройдя по следам очередного «висяка», побеседовал по душам с районным розыскником, и тот, попросив на него ни в коем случае не ссылаться, рассказал, что в свое время и в самом деле подхватил «верхним чутьем» нечто выбивавшееся из классической картины убийства ради ограбления. Во-первых, машина Сомова отыскалась метрах в шестистах от места убийства, загнанная в глухой дворик, за гаражи (а в тех домах Сомова никто не опознал по фотографии). Во-вторых, его куртку (которую потом сразу узнала жена по неким твердым приметам) нашли в урне неподалеку от пустыря, где подняли труп. Районный сыскарь говорил, что ему сразу же почудились тут некие несообразности – должен же для чего-то человек, оставив машину, тащиться пешком на пользующийся исключительно дурной славой пустырь, окруженный стройплощадками и глухими стенами складов? Однако, сказал он уклончиво, на отработку этих несообразностей не выдалось времени.
