Танцы втроем - [9]

– Наверное.

Так мы и провозились на квартире у Рубиной до темноты.

Из разных бумаг, найденных мною в ее рабочем столе, следовало, что Рубиной принадлежали дом моды "Натали" и ресторан "Голубой Дунай". Последнее меня заинтересовало, поскольку "Голубой Дунай" имел в городе отличную репутацию и там никогда не происходило никаких эксцессов. В "Голубом Дунае" была превосходная служба безопасности, пресекавшая все пьяные разборки в зародыше. Разумеется, там были, по моим представлениям, самые высокие цены в мире, но это тем более влекло к нему респектабельных бизнесменов с женами, детьми и любовницами. С "Голубым Дунаем" у всех ассоциировались такие понятия как престиж, преуспевание, стабильность. До этого я был уверен, что ресторан полностью контролируется мафией, которая из каких-то своих соображений объявила его нейтральной территорией. Таким образом, либо Рубина была подставным лицом, либо она представляла мафию, либо… Либо я чего-то в этой жизни не понимал.

К моему сожалению, как мы не искали, но не смогли найти ни ее бизнес-папки, ни блокнота, ни телефонной книжки. Абсолютно ничего. Даже сообразительный Пельш, повозившись с телефоном (Panasonic), имевшим свою память на двадцать номеров, смог лишь коротко выругаться: память была чиста, по его выражению, как "дева из монастыря Сен-Дени".

***

6 мая, 19.13

– Садитесь, гражданин Гретинский.

Крутовато с ним обошлись наши оперативники, крутовато. У них в последнее время нервы ни к черту не годятся. Понять, в принципе, можно. Останавливаешь, например, машину, хочешь досмотреть, а оттуда – очередь из "Узи". Был недавно как раз такой случай. Одного застрелили наповал, другой выжил несмотря на четыре ранения, но не может ходить. И никогда не сможет.

Безразлично глянув на меня подбитым глазом, Гретинский нехотя сел.

– Ваше имя, отчество, фамилия, дата рождения.

– Гретинский Михаил Леонтьевич, девятнадцатое июня тысяча девятьсот семьдесят первого года.

Гретинский говорил севшим, но внятным голосом, лишенным какой бы то ни было интонации.

– Место постоянного проживания?

– Улица Льва Гумилева, дом восемь, квартира сорок пять.

– Национальность?

– Русский.

– Место работы?

– Дом моды "Натали".

Все это я знал и без него. Он знал, что я все это знаю. Официальные допросы всегда начинаются рядом ничего не значащих формальностей. Зачем? Вот этого Гретинский не знал. А я знал.

– Отношение к военной обязанности?

– Военнообязанный. Лейтенант запаса.

– Семейное положение?

Очень интересно. Я молчал, глядя на опущенную голову Гретинского. Наконец он поднял на меня глаза, в которых стояли слезы.

– Я ее не убивал.

Это уже шаг вперед. По крайней мере, он признает, что ему известно о факте ее убийства (между прочим, обвинение ему не предъявлялось и, строго говоря, он мог и не знать о том, что Рубину застрелили.)

– Вы ее, Михаил Леонтьевич, не убивали. Вы просто взяли пистолет, обернули его полотенцем, выстрелили четыре раза Рубиной в затылок, вышли из квартиры, сели в машину, положили пистолет и полотенце в машину и поехали. А вот зачем вы проделали все это, вам еще предстоит объяснить. Допускаю, у вас были весьма веские обстоятельства, к которым следствие обещает отнестись с самым глубоким пониманием.

Гретинский покачал головой и горько усмехнулся.

– Пистолет, полотенце… Боже мой… Какие могут быть обстоятельства? Какие обстоятельства… Скажите, вы любили когда-нибудь?

– Михаил Леонтьевич, мы так рискуем проговорить слишком долго и не по существу. Поэтому предоставьте задавать вопросы мне, а сами потрудитесь давать на них исчерпывающие ответы.

Гретинский пожал плечами и процедил:

– Я весь вниманье, мой отважный Лелий.

Я не знаю людей, которые хорошо чувствуют себя на допросе (включая, как правило, и нормальных следователей; о ненормальных говорить не хочется). Все подследственные боятся – виновные боятся разоблачений, невиновные – быть обвиненными в преступлениях, которых они не совершали. И нет людей, которые не стыдились бы своего страха и не старались скрыть его под какой-нибудь маской. Этими-то масками и различаются подследственные. Есть пять основных масок: Блатной, Дурак, Умник, Ангел и Шутник. Гретинский был шутником. Если общение с опергруппой не пошло ему на пользу, то едва ли есть смысл орать на него благим матом – он окончательно замкнется и может вообще отказаться от разговора. Другие варианты редки в нашей организации, но это не означает, что их совсем нет.

Я хмыкнул и ответил в тон:

– Грядет нам вскоре встретить войско мавров, Михаил Леонтьевич, мечи по рукояти окровавить, разбить щиты на щепы и сквитаться за град Петра святого с их вождями, так?

Просто и эффектно.

– Так.

– Вот и хорошо. Теперь мы оба знаем, что были в одной и той же театральной студии с той лишь разницей, что я ушел из нее за два года до того, как вы в ней появились. Я стал следователем. Вам повезло больше – вы стали манекенщиком и модельером. Потом ваша жена оказалась убитой, а орудие убийства обнаружилось у вас в машине. Вы не хотите идти в тюрьму и я могу вас понять. Но сейчас для меня существует только один убийца – вы, и только от вас зависит, признают ли вас виновным или нет. Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но я прошу вас быть предельно собранным и серьезным.