Танцы в лабиринте - [51]

— Псс-псс! — раздалось за его спиной. Гурский распрямился и обернулся. Элис стояла на пороге кухни и напряженно ослушивалась. Наконец она, пятясь и держа обрез в правой руке стволами кверху, сделала стоящему в коридоре, возле двери одной из комнат, мужику жест левой рукой. Затем шагнула в кухню, прижалась к стене возле дверного проема, присела на одно колено и неслышно взвела курки.

Мужик вопросительно взглянул на нее, Элис кивнула, и тот резко распахнул на себя дверь комнаты, спрятавшись за нею.

В ту же секунду из распахнувшейся двери прямо на Гурского, простодушно стоящего посреди кухни, с горловым рыком бешено рванулось что-то огромное, черное, с горящими в свете фонаря дикими глазами. Почти мгновенно сумеречная тишина дома взорвалась грохотом двух оглушительно прогремевших практически одновременно выстрелов, и последнее, что запечатлелось в сознании рефлекторно отступившего к темному провалу открытого погреба Александра, была широко раскрытая, сверкающая в пламени выстрелов белыми, влажными от слюны клыками, оскаленная пасть, которая летела ему прямо в глотку.

Чудовище обрушилось ему на грудь, смело в пропасть, и, уже летя в эту бездну, он крепко шарахнулся обо что-то башкой.

Тьма сомкнулась.

31

Возвращение из небытия к действительности обернулось для Петра Волкова страшной пыткой, ибо действительность была болью. Пульсирующей, горячей, багрово-красной болью с пляшущими перед глазами черными мушками.

Он с трудом разлепил глаза, но попытка сфокусировать взгляд была настолько болезненной, что он вновь чуть не потерял сознание.

Стиснув зубы и превозмогая себя, он, стараясь загнать эту боль обратно, куда-то в глубину ее логова, пошевелился и обнаружил, что лежит на полу и связан по рукам и ногам. Опять закрыл глаза и немного отдохнул. Затем напрягся всем телом, перекатился, сгруппировался и сел, привалившись спиной к стене, в самом углу пустой комнаты. Способность фокусировать взгляд и переводить его с предмета на предмет медленно возвращалась.

Петр огляделся.

Находился он в той самой комнате, куда зашел давеча за "презентом". За пыльными стеклами небольшого окна было темно.

"Во мудак… — подумал он. — Чего ж это я так лоханулся-то, а? Ну прямо как пацан какой-то, честное слово".

— Ну? — вошел в комнату Авдей и сел на единственный стул, стоявший у письменного стола. — Чего насупился? Обиделся, что ли?

— Да уж даже и плохо представляю себе… как правильно вести себя дальше, — слабо владея языком, ломким голосом произнес Волков.

— Веди себя естественно, не напрягайся. Петр машинально повел левым плечом и ощутил под мышкой непривычную пустоту.

— Тут она, тут, — Авдей вынул из стола пистолет и показал его Волкову. Вот она, во-лына твоя. Пусть здесь полежит пока, до времени.

— Ей без меня скучно. Она чужих рук не любит.

— Пусть привыкает.

— И чего ты хочешь?

— По жизни? Виллу на Канарах, "феррари" и ляльку блондинистую.

— И все небось чужое и на халяву.

— Да, — кивнул Авдей. — Почему нет? А ты не хочешь?

— Не думал я об этом.

— А я думал. И думаю постоянно. И поэтому ты — там, — кивнул он на угол, где сидел на полу связанный Волков, — а я — здесь. Логично?

— Трудно сказать… И что дальше?

— Я, когда мне старик позвонил про фуце-нов этих, сразу все понял. А уж когда этот баклан про бабки брякнул, ну уж тут… — Авдей развел руки.

— Ты старика подставил?

— Они ведь меня не знают, только Витьку. Его они тебе и сдали. Сдали?

— А как же…

— Ну вот. А он меня сдаст.

— Так ты б его и грохнул. Меня-то хлопотно. За меня же встанут. Оборотку получишь.

— Конечно, — кивнул Авдей. — Вот поэтому ты еще и поживешь какое-то время. Знаешь… экспертизы сейчас, говорят, появились какие-то уж больно хитрые. Когда кто помер, чуть ли не до минуты установить могут. А мне надо, чтоб все натурально было. Без прокола.

— Без прокола не бывает.

— Думаешь?

— Знаю.

— Вот смотри, Витька сейчас сюда подъедет, он мне звонил, я его позвал. Так? В нем будет пуля из твоей пушки. А в тебе — вот отсюда, — Авдей выдвинул ящик стола и вынул из него "беретту". — Я ему в руку вложу. И уж даже и не знаю, чего вы тут не поделили?.. Только я здесь не при делах. Не спорю, при мне он приехал, я как раз машину загружал. Ушли вы с ним вместе сюда, а потом бах! бах! — и два трупа. Я сам старику и позвоню, сразу же. А? А то ведь… ну грохну я его, и что? А вдруг ты до меня все равно доковыряешься? Может же такое быть?

— Всяко может быть.

— Ну вот. Что ж я, сам себе враг, что ли? Или придурок какой?

— А Валера?

— Валера мой человек. Верный.

— Не может быть у тебя друзей. Ты жадный.

— Знаешь… если мне друг понадобится, я себе собаку заведу.

— Она тебя порвет.

— А старика мне свалить надо. Поперек горла он у меня стоит со своими законами.

— А ты хочешь, чтобы вообще без законов…

— У меня свои.

— Иди ты?

— И по этим законам я всегда прав. Потому что они мои собственные интересы блюдут. И больше ничьи.

— Не получится у тебя.

— Почему?

— Потому что ты говнюк.

— Валера! — крикнул Авдей, обернувшись к двери.

— Чего? — вошел в комнату Валера.

— Раздражает он меня… — кивнул Авдей на Волкова.

— Сколько ж его убивать-то можно? — Валера вынул из кармана дубинку.