Танцы на минном поле - [6]

Он прошелся по комнате, ставшей внезапно для него удивительно маленькой и душной, и остановился у окна, пытаясь сфокусировать свое внимание на мириадах малюсеньких капелек, которые, казалось, вовсе не собирались падать на землю, а просто-напросто висели себе в воздухе…

Сегодня ему как-то по-особенному остро хотелось домой. Не сюда, в роскошную московскую квартиру, не на дачу в Рублево, — а туда, в «город древний, город длинный», — воспетый в веках уголовным бардом Александром Новиковым так, как редко удавалось поэтам умудренным и именитым. Хотелось назад. Назад в пространстве и времени. Времени, не подвластном его высочайшей воле.

«Ваша корреспонденция, господин Президент», — речь и движения дежурного офицера были отточены и неизменны, как бой часов на Спасской башне или смена караула у Мавзолея, долгие годы радовавшая дорогих москвичей и гостей нашей столицы. Не обращая внимания на расположенные перед ним пакеты, он сразу взялся за депеши МИДа. За последние дни он ни разу не отступил от этого правила, моментально подмеченного его приближенными. Вот и сейчас, все конверты министерства иностранных дел были положены отдельно. Президент вскрыл очередной пакет, и сердце, ударив в грудную клетку, замерло, не желая двигаться дальше. Он судорожно утер внезапно выступившую на лбу испарину и глубоко вдохнул, запуская движок. Отпечатанный на лазерном принтере текст был краток: «Господин президент, надеюсь, вы уже убедились, что упомянутые ранее боеголовки находятся вне досягаемости. В таком случае…».

Глава 2

«Это — паровоз!» — информировала надпись под изящным изображением паровозика, украшавшим стену подъезда. Это был не единственный образец настенной живописи, расположенный тут, но именно он почему-то привлекал особое внимание Владимира Ривейраса, с недавних пор каждый день спешившего сюда на работу. «Информационное агентство «Кордон»» — гласила безмерно скромная табличка на двери офиса. Судя по ее непритязательности, вполне можно было предположить, что коммерческие дела фирмы идут весьма посредственно. Это было не совсем так, но об этом, как раз, знали крайне немногие, в том числе и он, Владимир Федорович, вернее, Владимир Фиделевич, Ривейрас, внук Испании и сын России, трудившийся менеджером в этом агентстве.

Впрочем, должность эта тоже мало соответствовала реальному положению дел, как и тот штатский костюм, который он носил в последнее время. Всего три месяца назад старший лейтенант Ривейрас готовился стать капитаном и продолжить свою службу на благо Родины в одном крайне странном учреждении, именовавшемся «Межрегиональный центр усовершенствования…». Усовершенствования, которыми занимался персонал этого учреждения, размещавшегося в старинном барском особняке в самом конце Фарисеевского переулка, входили в понятие тайной войны и числились в разряде государственных тайн, потому всем сотрудникам его было рекомендовано либо вообще не носить форму, либо употреблять обмундирование тех родов войск, из которых они были переведены в Центр.

Владимир Ривейрас был старшим лейтенантом милиции. Впрочем, недолго. Жизненный путь его был извилист, как траектория одной отдельно взятой молекулы в броуновском движении.

Его отец, в трехлетнем возрасте прибывший в Союз из охваченной безумием гражданской войны Испании, хотел видеть сына продолжателем своего дела. Он был военным летчиком, и до поры, до времени мать мирилась с мечтами о небе, но в тот день, когда охваченный пламенем истребитель майора Ривейраса рухнул на землю в двадцати километрах от далекого Джезказгана, с карьерой летчика для Владимира было покончено. Он дал клятвенное обещание матери, что изберет себе мирную и спокойную профессию. Он даже поступил в институт физкультуры, поскольку считался подающим надежды боксером, и все работавшие с ним во время многочисленных переездов тренеры, не сговариваясь, предрекали ему большое будущее в этом виде спорта.

Однако судьба распорядилась по-другому. Судьба поджидала его в виде плачущей девчушки на Курском вокзале города Москвы, куда старший сержант спецназа Ривейрас прибыл, возвращаясь из Афганистана. История, заставившая милую девушку рыдать у входа в метро, была банальна, как и тот трюк, на который она попалась. Примитивные кидалы с пачкой лотерейных билетов, зазывающие легковерных граждан расстаться с наличностью и ценными предметами.

То ли оттого, что, увлеченный игрой, кидала не обратил внимания на вояку, потребовавшего у него вернуть деньги «лоху ушастому», то ли чрезмерная уверенность в качках, прикрывающих его промысел, сыграла с бедолагой злую шутку, но, в ответ на короткое замечание из словаря ненормативной лексики касательно маршрута непрошеного заступника, последовал хук справа, надолго лишивший несчастного возможности говорить с кем бы то ни было. «Случайных прохожих», стремящихся во что бы то ни стало принять участие в судьбе незадачливого кидалы, оказалось неожиданно много, но сейчас перед ними был не доведенный до отчаяния дуралей, проигравшийся в пух и прах, а прирожденный боец, расчетливый и спокойный. После пропущенного удара в голову он перестал замечать перед собой живых людей, имеющих законное право на эту самую жизнь. Владимир бил тяжело и жестко, как в зале по мешку. Бил, ломая встречные челюсти и круша ребра. Бил по силуэтам, не чувствуя боли и не желая останавливаться. В момент, когда на помощь игрокам подоспел наряд милиции, еще четверо пропагандистов игорного бизнеса отдыхали в глубоком нокауте на пыльном полу Курского вокзала.