Танцующие медведи. Опыт обретения свободы - [32]

– Какую станцию?

– Железнодорожную.

– И на поезде – в Лондон? – удивляюсь я.

– Не так быстро, – смеется Леди. – Сначала в Петркуве на станции спала, потом в Колюшках. Там я тоже мерзла, потому что не топили. Но в Польше было неплохо, я хотя бы спала в зале ожидания. Не то что здесь: на лавке или на тротуаре. В Польше мне только не нравилось, что вокзальные бомжи денатурат пьют. И страшно воняют, потому что ссут, срут и курят. Опустившиеся люди, дно. Если и пить, то вино или водку. Так культурные люди поступают.

У Леди легкий бзик на почве культуры. На вокзале Виктория и стар и млад говорят друг другу “ты”, но она себе подобного не позволяет. Без уважения никак нельзя!

– И вы прямо с вокзала в Колюшках приехали в Лондон? – Я по-прежнему ничего не понимаю.

– Нет, сначала был Страсбург. Какой Страсбург? Пойдем, закрывают.

Действительно, часы пробили час ночи. Работники закрывают Коуч. Пани Алиция послушно собирает остатки хлеба, а подляшский паштет, подаренный каким-то поляком, заворачивает в фольгу.

– С этими в желтых жилетках не договоришься, – объясняет она и медленно встает. – Сколько я из-за них натерпелась, сколько слез пролила! Дважды из-за них в больницу попадала! Хочу об этом всей Англии поведать. Они меня толкают, выгоняют. Я падаю, а они прям по мне. А я ведь калека, работать совсем не могу.

Я помогаю пани Алиции толкать тележку. Мы медленно выходим на улицу.

– Пойдем туда, я вон на том крыльце сейчас сплю. – Она показывает мне какое-то учреждение в пятидесяти метрах от вокзала. – Поначалу спала за автобусной остановкой. Но там ветер гуляет. У меня уже поясница побаливает, радикулит, застудила спину, потому что сплю на бетоне.

Справедливость в Страсбурге

– Шесть гектаров и сколько-то там акров. Недурно, а? – уточняет Леди.

Именно столько земли соседи отняли у матери Алиции.

– Отец от нас ушел. Если бы жил с нами, не отняли бы. А так, мужика нет – вот и защищать некому. Мать была еще хуже калека, чем я. Ножка на табуретку, и так и сидела, встать не могла. Я ее обслуживала. Когда помоложе была, сил больше было, а как стала постарше – уже не справлялась. Она умерла несколько лет назад.

По словам пани Алиции, после смерти матери соседи начали покушаться на их участок и дом. Саму Алицию хотели отдать в приют.

– Я сказала себе: только через мой труп, – возмущается Леди. – В газете прочитала, что справедливость в Страсбурге. Мол, Страсбург помогает людям, которых польское государство обманывает. Купила я билет и поехала в этот их Страсбург.

– Как это?

– Запросто. Села в автобус и поехала. Думала, может, мне там квартиру дадут. Хотела там жить, потому что там тепло. И землю свою хотела отсудить.

– Не страшно было?

– Жуть как страшно! Я ж дальше Лодзи никуда не ездила. И на работу в Пабьянице. На трикотажной фабрике швеей была, подкладку для перчаток делала. Тяжелая работа, стоячая. А когда на пенсию вышла, то вообще из деревни не выезжала. У нас ведь дыра дырой! Но тогда я боялась куда-то ездить, ведь сильнее всего боишься, когда в первый раз куда-то едешь. И вот сижу я и думаю: ехать или не ехать? Если поляка какого-нибудь не встречу, то и объясниться не смогу! Так все и вышло. Я плакала как младенец. На улице стояли парень с девушкой. Девушка взяла меня под руку и отвела в этот большой Трибунал. А там человек, который в дверях стоит, мне сказал: “Зачем вы сюда приехали! К нам не ездят! Нам пишут!”

– А люди в деревне? Что говорили?

– Когда я сказала, что еду в Страсбург в суд на них подавать, они смеялись, издевались. Сказали, что у меня все равно ничего не выйдет. И оказались правы, потому что ничего у меня не вышло.

– Так стоило ли ехать?

– Стоило. Потому что я увидела, как все просто. Везде мне помогали, возили, спрашивали, что мне нужно. И я подумала, что, куда бы я ни поехала, наверняка найдется тот, кто калеке поможет. А когда я стояла у вокзала, один прохожий дал мне два евро. Только я руку протянула, как люди начали мне деньги давать! Я решила, что туда нужно будет вернуться.

Прошло несколько месяцев. Вместо Страсбурга Леди отправилась в Лондон.

– Мне говорили, тут полно поляков. И правда. Поляков тут больше, чем англичан. Мне все больше хорошие попадаются, очень помогают. Один мне гостиницу оплатил, две ночи по тридцать фунтов. Я даже бумажку на память сохранила. Второй плед дал и подушку. А еще доктор один заходит поболтать и поесть мне приносит. Господи, как же я рада, что их встретила! Поначалу боялась, что встречу одних алкашей да бомжей. Бабка, кричат, подкинь нам фунт или два на сидр. Это я вам буду подкидывать? А вы нажретесь и пьяными валяться будете? Не дождетесь!

Дед значит смерть

Путь до крыльца занимает пятнадцать минут. Сложнее всего преодолеть бордюр. Он слишком высокий. Леди Перрон семенит маленькими шажками; каждый шаг причиняет ей боль. Эта боль преследует ее с детства.

– Я ничего не могу, ни стоять твердо, ни подниматься, сразу падаю, – объясняет она. – Сейчас у меня ноги болят. А калекой я уже родилась: одна нога на три сантиметра короче другой и таз кривой. Родители отвели меня к врачу только во втором классе школы. Новорожденного быстро бы вылечили. А так – кости были уже слишком старые.