Танцуй для меня - [24]

— Итак, кто твой человек-загадка?

Я чувствую, как широкая улыбка расползается по моему лицу от упоминания прозвища, которым я называла Рансома, прежде чем я узнала его настоящее имя.

— Боюсь, мне придется отказать тебе в этой информации.

Ее брови ползут вверх, почти касаясь волос.

— Он что, секретный агент? ФБР? ЦРУ?

— Если бы только он был таким классным, — хихикаю я, уходя.

— Если уж об этом зашла речь, — говорит она, высовывая голову из-за двери. — Я надеюсь, вы оба примете правильное решение. Просто помни, что я сказала... поговори с ним. Расскажи ему о своих чувствах. Чему быть, того не миновать.

— Ты говоришь словно из фильмов "Диснея".

— Я — принцесса, — улыбается она и машет мне, прежде чем вновь нырнуть в квартиру.

Когда я иду к машине, ее слова, словно на повторе, звучат в моей голове. Она права. Я должна сказать Рансому обо всем, что творится в моей голове. Если знание того, что я испытываю к нему более глубокие чувства, пугает его, то мне лучше быть без него.

Я действительно надеюсь, что он все-таки выберет остаться. В Рансоме Скотте еще так много всего, что бы мне хотелось исследовать.

* * *

Рансом не спрашивает, почему я вчера отсутствовала, и, как и следовало ожидать, не поднимает тему о клубе или отеле. Маску, которую он носит, невозможно прочесть. Со своими темными волосами, зачесанными назад со лба, одетый в штаны цвета хаки и свитер-безрукавку, он просто скромный профессор... настоящий хороший парень. Если бы я не была там, не испытала все на себе, никогда бы не догадалась, что немного больше чем тридцать два часа назад у нас был самый дикий, извращенный секс в моей жизни.

То, как он привязал меня к кровати и буквально разорвал мое тело на кусочки, заставляет меня испытывать дрожь при одном лишь упоминании об этом. Для меня сложно соединить два изображения этого мужчины воедино. Он является ярким примером того, как могут отличатся люди при свете дня.

Сегодня хорошая погода, и Рансом проводит занятия вне университета. Мы собираемся на лужайке, за пределами корпуса искусств, где он обсуждает историю искусства, которая интересна настолько же, насколько и скучна. Мне кажется, он чувствует то же самое. Двадцать минут назад он был воодушевлен рассказом об импрессионистском движении, а теперь он обсуждает модернизм. Его голос звучит так, словно он знает слова наизусть. Смешно, чему ты только можешь научиться у человека, всего лишь наблюдая за ним.

— Я хочу, чтобы с сегодняшнего занятия вы уяснили для себя, что искусство есть везде и в бесчисленных формах. Для каждого оно отличается, — говорит он, завершая свою лекцию. — Когда вы и я смотрим на этот университет, мы видим разные вещи. Например, я вижу его в стиле барокко, на который повлиял римский и греческий дизайн. Возможно, вы видите ряд линий и углов или викторианские пейзажи. Подумайте об этом, когда вы будете сдавать свой последний экзамен. Как вы планируете использовать свое окружение, чтобы повлиять на мировоззрение других?

В моем разуме возникает борьба. Я понятия не имею, о чем он говорит, но готова удрать отсюда. У меня тонны домашнего задания, и мне все еще невдомек, что я собираюсь сделать для своего конечного задания по данному предмету. Он отпускает нас, и я спешу дописать свои заметки и уложить книги в сгиб локтя. Оборачиваясь, чтобы уйти, слышу низкий тембр голоса Рансома, окликнувший меня.

Ожидая, пока уйдут остальные студенты, я терпеливо выжидаю, пока он приблизится.

— Я надеюсь, это не войдет в привычку, — говорю я с ложным предупреждением, чтобы помочь ослабить напряжение, что я чувствую внутри. — Люди могут начать говорить.

Уголок рта Рансома изгибается.

— Тебя не было вчера на занятиях.

— Я заботилась о приболевшей подруге. Мне следовало принести записку?

Он широко улыбается от моего сарказма.

— Это имеет что-то общее с тем, что мисс Гуэрра отсутствовала?

Я киваю.

Его взгляд задерживается на мне на мгновение дольше дозволенного. Его голос тих и наполнен беспокойством, когда он говорит:

— Я просто хочу быть уверен, что ты в порядке и что... эээ... — Он прочищает горло, и внезапная тревожная энергетика, исходящая от него, возбуждает мое любопытство. — Поцелуй. Я хотел убедиться, что он не... испугал тебя.

Я изучаю его некоторое время, напряжение во взгляде, жесткую линию губ. Я помню тот невинный поцелуй. Как нежен он был, как сладко он чувствовался. Но нет никакого смысла в том, чтобы спрашивать меня об этом, учитывая все, что мы делали друг с другом после этого. Если не считать, что он до сих пор беспокоится о том, как это повлияет на нашу личную и деловую жизнь.

Я полагаю, что именно так.

— Нет, — шепчу я, мой голос становится глубже при воспоминаниях о том поцелуе, словно в моем разуме поставили на "повтор". — А ты?

Его взгляд словно прикован к моим губам, он медленно качает головой.

— Поначалу. У меня есть, что терять, и много, но я не переставал думать об этом ни на секунду. Твои губы...

Он замолкает, и, окидывая его быстрым взглядом, я вижу доказательство того, насколько воспоминания влияют на него. Его слова — словно первый ход на шахматной доске, и это дает мне уверенность, чтобы сделать следующий.