Танцовщица из Атлантиды - [2]

Рейд закурил, и руке стало тепло от трубки. Море всегда действовало на него успокаивающе. Такое прекрасное и такое чуждое человеку. А может, потому и прекрасное, что чуждое? Вот что хотел он показать Памеле, но не получилось…

Рейд взглянул на луну, висевшую слева от кормы. Ей, поди, безразлично, что уже четверо представителей рода людского оставили на ее поверхности свои следы. Мысль показалась ему ребячьей, он поглядел вперед. Там расстилалась бесконечная водная гладь. А на берегу, дома — бесконечная домашняя война и страх; там Марк и Том (он велит называть себя именно так, ведь ему уже девять лет) и малышка Битси. Быстро пролетит срок родительских забот, и дети уйдут в свой собственный мир. И действительно — для чего еще нужны мужчина и женщина, представители среднего класса и среднего же возраста? Да лишь для того, чтобы выполнить вечный всеобщий закон.

Рейд ухмыльнулся и подумал: «Жаль, что нельзя выразить понятие „человек“ в категориях статики и динамики точными векторами и вычислить тензор, предусматривающий все кризисы брака». Ароматный дым согревал лицо.

— Добрый вечер, сэр.

Обернувшись, Рейд узнал в лунном свете Майка Стоктона, третьего механика — на борту пассажирского судна знакомятся быстро. Впрочем, этого офицера он встречал не часто.

— Привет, — сказал он. — Отличная ночь, не правда ли?

— Согласен. Не возражаете, если составлю вам компанию? Мне скоро на вахту.

«Неужели я выгляжу таким одиноким? — подумал Рейд и тут же оборвал себя: — Прекрати. Нечего хныкать. Поболтать малость — как раз то, что нужно».

— Да ради Бога. Как вы полагаете, погода устоялась?

— По прогнозу так. До самой Йокогамы, если повезет. Вы надолго в Японию?

— На пару месяцев. Вернемся самолетом.

«Детям хорошо у Джека и Барбары, — подумал Рейд. — И все же, когда мы вернемся, и Битси увидит своего папочку и побежит к нему на пухлых ножках, вытянет ручки и рассмеется…»

— Я знаю эту страну лишь настолько, чтобы позавидовать вам, — Стоктон дружелюбно взглянул на Рейда.

Перед механиком стоял поджарый мужчина шести футов роста, широкоплечий, длинноголовый, с крупным носом и упрямым подбородком, темнобровый, сероглазый, с песочного цвета волосами, одетый в пальто, накинутое поверх потертого свитера. Даже в смокинге, который ему случалось изредка надевать, и даже под неусыпным надзором Памелы Рейд умудрялся выглядеть слегка помятым.

— Это деловая поездка. Как вы помните, я архитектор. Недавно я оставил работу, чтобы заключить договор о партнерстве…

Памела никогда не любила рисковать. Но куда меньше нравились ей воспоминания об их полунищей молодости, когда Рейд отказался от помощи ее родителей. Но она все вытерпела, и теперь они в престижной категории. Даже если его нынешний порыв к независимости не удастся (а Рейд был настроен весьма решительно), он всегда сумеет найти работу.

— Японцы оказывают сильное влияние на современное домостроение, — продолжал Рейд. — Я и решил поближе к ним присмотреться… Поискать вдохновения, что ли…

— Вы из Сиэтла, мистер Рейд? Я тамошний уроженец.

— А я всего пять лет. До этого Чикаго, потом армия. А до того Висконсин и далее до старого доброго Бостона. Типичная американская история.

Рейд понимал, что все это не очень-то интересно собеседнику. Обычно он был более сдержанным в разговоре, разве что иногда позволял себе расслабиться после нескольких порций скотча или кружек пива. Сегодня же ему хочется на трезвую голову выговориться. А почему бы и нет? Отказался же он от пресвитерианского воспитания, полученного в детстве, так зачем цепляться за его предрассудки?

— О, мне случалось бывать в Сиэтле и раньше, — продолжал он, не в силах остановиться. — Я полюбил этот город. Но первую приличную работу мне предложили в Чикаго. Это бетонное чудовище. Там даже людям с нормальным зрением рекомендуют носить очки, а не то глаза выколют…

Он вспомнил людей, с которыми было хорошо, вспомнил друзей, вспомнил белые паруса яхт в заливе Паджет и белоснежную вершину Маунт-Рэйнерс, плывущую высоко в небе, и нетронутый лес всего в двух часах езды от города. Для Памелы, разумеется, Чикаго — дом родной. Точнее, Эванстон — а это большая разница. Когда он, наконец, нашел работу в Сиэтле, город показался ей глухой провинцией. И погода — вечно свинцовое небо, то дождь, то туман, то дождь, то снег, то дождь… Неужели он, с нетерпением дожидавшийся малейшего проблеска солнца, не видел, как действует на нее дождь?..

— Да, нам крупно повезло родиться в этой стране, — сказал Стоктон. — Если, конечно, не считать воистину средневекового закона о выпивке.

Рейд рассмеялся. Ни один король в средние века не осмелился бы ввести такой варварский закон! Настроение слегка поднялось. Стоктон сказал:

— Я, пожалуй, отправлюсь в машинное. Приятно было побеседовать, — и быстро удалился.

Рейд вздохнул, облокотился о перила и затянулся. Ночное море негромко шумело. Завтра Пам будет чувствовать себя лучше. Он надеялся на это, надеялся, что Япония окажется сказочной страной, как на туристских проспектах, а потом…

Потом? Его мысли заскользили по всему земному шару. Помимо развитого пространственного воображения, необходимого всякому архитектору, Рейд был наделен исключительной памятью. Он мог бы мысленно проложить курс гораздо дальше, чем Йокогама. Но корабль дальше не пойдет. Владельцам виднее. А дальше — Юго-Восточная Азия. Невозможно представить, что там сейчас люди убивают других людей и даже имен их никогда не узнают. К черту идеологию! Когда это кончится? Или каждому году суждена своя трагедия? Рейд вспомнил другого молодого парня, погибшего на другой войне, в предыдущем поколении. Вспомнил его стихи.