Танцор Января - [9]

Капитан собирался последовать за остальными, когда заметил, что брусок из песчаника свернулся в полуспираль. Охваченный любопытством, Амос поднял его с пьедестала — камень оказался легким и приятным на ощупь — и попытался распрямить. Но брусок был твердым как скала и не поддался. И все же он незаметно изменил форму, словно танцор, повернувший торс, не двигая при этом ногами.

Чем бы ни был этот брусок, он больше не двигался. Капитан усилил чувствительность сенсоров кожкостюма, но они не выявили признаков движения в штуковине. Январь почувствовал облегчение от того, что камень не пытается извиваться у него в руке.

Следующий артефакт после недолгого обсуждения они нарекли Скользуном. Он выглядел как кусок синего коралла с неровными отростками и углублениями. Размером он был с человеческую голову. Подобно Полуночному Яйцу, Скользун будто бесконечно расширялся: каждый отросток, каждое углубление при увеличении выявляло новые отростки и углубления.

— Фрактал, — одним словом описала его Мэгги Б. Поскольку она была на корабле астрогатором, а Электрическая авеню представляла собой фрактальную сеть, ей поверили на слово.

Этот артефакт им тоже не удалось сдвинуть. Но не из-за веса, а потому что на него не действовала сила трения. Им не удалось схватить фрактал ни руками, ни клещами даже после того, как его присыпали песком, который они занесли в зал вместе с собой. Как могло нечто настолько неровное быть таким скользким?

— Чушь какая-то! — пожаловался Тираси. — Если трение на него не воздействует, то как он удерживается на пьедестале?

Мэгги Б. пожала плечами.

— Точно так же, как на соседнем пьедестале стоит целая Вселенная.

«Розыгрыш, — подумал Январь, с растущим раздражением наблюдая за их потугами. — Разве они забыли, что им еще корабль ремонтировать?» Скользун мог на поверку оказаться розыгрышем точно так же, как и Полуночное Яйцо. Яйцо было крошечным, но при этом огромным. Фрактал — неровным, но гладким. Являлось ли это место хранилищем розыгрышей предтеч? Подборкой подушек-пердушек и наручных жужжалок?

Даже двери здесь были удивительные: мягкие и податливые — и при этом абсолютно несокрушимые.

Ни Мэгги Б., ни Джонни не могли припомнить ни одной легенды о предтечах, где упоминалось бы что-либо похожее на Скользуна; а остальные члены группы родились в мирах, где таких легенд и вовсе не было или, по крайней мере, о них не говорили вслух.

— Да какого черта! — выругался Тираси, наконец признав свое поражение в попытках ухватить Скользун. — Какой смысл в сокровище, — он переждал всплеск статического шума на радиочастоте, — если даже прибрать его не можешь?

Ответом ему стал болезненный вскрик О’Тула, который, держась за правую руку, отскочил от третьего артефакта.

— Сукинсын! — заорал он. — Сукинсын, сукинсын, сукинсын!

— Тебя и с первого раза было слышно, — засмеялся Тираси и потянулся к золотистому предмету, покоящемуся на белоснежном пьедестале. — Но это мы и раньше о тебе знали… Ах ты, чертов сын чертовой суки! — Пришла очередь Тираси, пританцовывая, баюкать руку.

Мгурк насупился.

— Эй, эта штука — Будмаш-Лотах.

Мэгги Б. поджала губы.

— Я бы к нему не прикасалась, кэп.

Январь наклонился поближе, чтобы изучить артефакт. Тот имел форму диска, разделяющего сплющенную сферу. Сатурноид — вот как его можно было описать одним словом. Многие газовые гиганты были сатурноидами, и некоторые из них обладали довольно внушительными кольцами. Январь задался вопросом, мог ли предмет оказаться сжатым газовым гигантом. По крайней мере, он не будет таким же тяжелым, как Полуночное Яйцо…

Был ли этот артефакт в действительности сделан из металла или нет, но его поверхность выглядела холодной и металлической и была гладкой, блестящей и золотой. Казалось, он светился изнутри, и в нем перекатывались желтые, красные и оранжевые волны.

— Похоже на пламя, — заметил Январь. — Он обжег вас? — спросил капитан у мужчин, но очередная вспышка статики исказила его слова. — Он обжег вас? — повторил Амос снова, когда шум утих.

О’Тул первым пришел в себя:

— Словно миллионом свечей опалило руку.

Тираси достал из сумки пирометр и передал его Мэгги Б., которая приступила к изучению поверхности объекта.

— Температура окружающей среды, — объявила астрогатор.

Значит, предмет был скорее холодным, чем горячим.

— Он будто бы пылает изнутри, — начал размышлять вслух Январь. Но этот огонь — всего лишь химическая реакция. Для того чтобы гореть вечно, ему требовалось бы постоянно поглощать материю. Конечно, если только эта «чаша» — не остов изначального артефакта. Внутри, разноцветно переливаясь, происходили химические реакции, и огненные всполохи могли быть следствием этих реакций. Но артефакты, возможно, находились здесь невероятно долго; почему реакции до сих пор не угасли?

Его назвали Будмаш-Лотахом, что, по словам Джонни, на терранском диалекте означало: «злокозненная медная чаша».

Январь сдался. Он не понимал природы этих предметов. Амосу в жизни не встречалось ничего такого, с чем их можно было сравнить. Каждый артефакт был по-своему прекрасен, но объединяло их только то, что ни один из них нельзя было передвинуть.