Тамралипта и Тиллоттама - [22]

Но она не кори, она — сорванный цветок и не в одних чистых грезах и стремлениях возникла ее красота. Тамралипта понял это, почувствовал наполняющее его камвасне, любовное желание, и оттолкнул ее. Ему не нужна такая красота… Ну и пусть. Но и она, давно хотевшая убежать отсюда, покончить с покорной слабостью своего тела, овеянная преклонением святого чувства и презрением художника, уже не сможет жить здесь!

Она бежала, и как окончилась ее попытка? Едва почувствовав тревогу и радость освобождения, она снова оказалась здесь, снова стала пленницей. Пленницей, но не рабыней, не наложницей — это от тебя, милый… Тиллоттаме очень хотелось увидеть художника, сказать ему, что она теперь лучше, что она не зинакари, как он мог подумать.

— Милый, не забывай меня, Тиллоттаму, — шептала девушка в безвестное пространство, — помоги мне — мне трудно и плохо! Я ничего не прошу у тебя, только приди, посоветуй в трудный час моей жизни. Он настал, где ты, Тамралипта?

Пошептав в ночном мраке, девушка немного успокаивалась и засыпала, как будто исчезнувший художник и в самом деле обещал прийти…

Развязка наступила, как всегда, внезапно. Ночью она проснулась от лязга дверного запора. Вошел Крамриш с фонариком и свертком. Свет в его глазах отражался злобным торжеством. Молчаливая усмешка и решительные движения дали понять Тиллоттаме, что час испытания пришел, и сердце девушки болезненно сжалось. Собрав мужество, Тиллоттама поднялась навстречу своему бывшему повелителю, который по-прежнему распоряжался ее судьбой.

Жрец набросил на девушку плащ и вытащил длинный нож, засверкавший полированным лезвием.

— Только пикни, и все будет кончено! — Крамриш приставил острие кинжала к боку девушки и слегка уколол ее.

Он погасил фонарь, закрыл лицо Тиллоттамы и повлек ее за собой по гулким переходам пустынного храма. Потом они зашагали по мягкой пыли какой-то дороги. Вот о подол сари зашелестела жесткая трава, а они все шли и шли.

Тиллоттама незаметно приподняла уголок плаща — темная ночь в суди, светлую половину месяца, означала, что уже поздно. Не было возможности разглядеть что-нибудь поодаль, а вблизи высились глухие стены. Внезапно появилась узкая железная дверца, зажатая в толще массивного свода. Крамриш достал ключ, с усилием открыл замок, калитка громко скрипнула. Где-то слева залаяли собаки. Жрец быстро захлопнул калитку, протолкнув девушку в обширный, тонувший во мраке сад. Они двинулись в глубину сада, наклоняясь, чтобы не задевать за низкие ветки деревьев, и тогда Тиллоттама догадалась, где находится. Это был дворец древних царей Бхутесвара, давно покинутый, разрушившийся и восстановленный богатым купцом, любителем древностей. Дворец так и остался нежилым, расчищенный сад снова зарос. В главном здании, выходившем на другую улицу, располагался склад древностей, при котором жил доверенный сторож.

Крамриш и девадази подошли к огромной башне, стоявшей отдельно в конце сада, за которым тянулось мусульманское кладбище. Вход в башню закрывала деревянная дверь с железной оковкой, низкая и толстая. Жрец извлек еще один ключ, под ударом ноги дверь распахнулась, и он опять тщательно притворил ее за собой. Безмолвие ночи, почти не нарушавшееся за все время их пути, здесь было еще более глубоким. Проход тянулся широкой дугой внутри цоколя башни, затем ступени пошли вниз. Тиллоттама, охваченная дрожью испуга, остановилась, но острие кинжала, кольнув ее, опять погнало вперед.

Третья дверь, на этот раз железная, и они очутились в каком-то большом помещении. Жрец зажег четыре светильника на стенах.

Явственно обозначился большой круглый зал без окон с высокими перекрещивающимися наверху сводами. Каменные скамьи двумя рядами кольцевых выступов огибали правильный круг пола — место походило на арену маленького цирка. В стороне, противоположной двери, зиял широкий свод уходившей вниз галереи. На арене стояло кубическое возвышение из камня, закругленное и отполированное с одной стороны. Столбик из черного камня в форме обычного лингама Шивы торчал в самом центре.

— Сядь, — приказал жрец. Утомленная девушка послушно опустилась на нижнюю скамью.

Жрец медленно развернул принесенный сверток, а Тиллоттама осмотрелась, бессознательно ища окно или дверь. В глухих стенах ничего не было. Стараясь понять назначение каменных предметов на «арене», девадази обратила внимание, что столбик располагался точно против отвесной стороны странного камня. Закругленный скат возвышения был обращен к краю «арены». Долго осматриваться Тиллоттаме не пришлось — жрец подошел к ней, держа в одной руке нож, а в другой какие-то блестевшие металлом предметы.

— Раздевайся, — повелительно и отрывисто бросил он, замахиваясь ножом. Девушка закрылась с головой покрывалом и зажмурилась, готовая к смерти.

— Рэ, не нужно, — более спокойно произнес Крамриш и бросил нож, зазвеневший на каменных плитах, — покажи руки!

Ничего не подозревая, девушка протянула вперед обе руки. Жрец схватил ее кисти, что-то щелкнуло, сковав руки Тиллоттамы. Девадази с удивлением посмотрела на хатхкари, усовершенствованные английские полицейские наручники. Крамриш принялся ожесточенно срывать с нее скудную одежду. Скованная девушка не могла сопротивляться и лишь прижималась спиной к шероховатой неожиданно теплой поверхности камня, с ужасом и недоумением глядя на жреца. Тот зачем-то распустил ей косы, завернул и завязал ее волосы узлом на темени. На шее Тиллоттамы защелкнулся старинный железный ошейник — древнее орудие унижения и плена человека, выкованное вручную, встретилось на теле девушки с изобретением нового века, изделием из лучшей стали, штампованным точными и быстрыми машинами.