Тамара Бендавид - [47]

Этот спокойный, авторитетно уверенный тон, каким серьезно и твердо говорил теперь Блудштейн, невольно заставил Каржоля внутренно дрогнуть и поколебаться. — «А что, как и в самом деле правда?»

— То так! — еще раз солидно подтвердил еврей, слегка дотронувшись до его руки ладонью. — И ежели вы только на таком, звините, легком основаньи додумали себе ехать в Украинск, мне очень жаль вас..

— Почему же? — спросил граф с напускной улыбкой равнодушия.

— Потому што Бендавид скрутит вас, как только вы покажетесь, и дохнуть не даст!.. Вот увидите!

Каржоль поглядел на него пытливыми, но уже далеко не наглыми глазами, точно бы желая проникнуть, в какой мере слова его искренне и согласны с истиной.

— Ну, и што же затем? — продолжал собеседник тоном несколько презрительного сожаления. — Обвяжут вас через полицию с подпиской о не выезде; может, заарестуют, все узнают, — сшкандал!.. Ни честю, ни ужитку, только страм один!.. Пфуй!.. И какой вам интэрсс, не понимаю!

И он с оттенком уже брезгливого сожаления еще раз покачал головою.

Каржоль сознавал себя в душе совсем сбитым с позиции. Веская убедительность и, по-видимому, полная искренность слов и доводов Блудштейна сильно-таки смутили его. Он не сумел даже притвориться, как следует, чтобы скрыть свои расстроенные мысли и чувства, и призадумался довольно уныло, вперив рассеянный взгляд в окошко, на приближавшиеся и уходившие мимо пашни, луга, столбы и деревья…

— И чего вам? Какая охота, скажите на милость? — продолжал, между тем, Блудштейн, с видом того же брезгливого сожаления. — Человек вас не трогает, оставляет, кажется, в покою, — чево вам еще?!. Самому лезть до быка на роги!.. Пхе!..

— Да мне, по своим личным делам, нужно с женой повидаться, я к жене собственно еду, — сделал вдруг Каржоль слабую попытку к оправданию, первую, какая сейчас пришла ему в голову.

— К жене-е?.. К сюпруге вашей? — переспросил Блудштейн, словно бы не доверяя собственному слуху. — Ну, когда так, то, звините, вы немножко ошиблись вашим маршрутом: сюпруга ваша проживает в Петерзбурге, а не в Украинске… А сам гэнерал, — не думаю штобы он вас приймал, — вы же его знаете… И все же, чуть вы покажетесь, Бендавид вас скрутит. — Не гэнерал же будет платить за вас!.. Вот попомните мои слова, што скрутит!..

Нахождение Ольги в Петербурге оказалось совершеннейшею новостью для Каржоля. Он никак не ожидал этого и очень удивился.

— Ага!.. Вот видите, мы знаем на этот счет немножко болше, как ви сами! — не воздержался, чтоб не похвалиться пред ним, с торжествующей улыбкой, Абрам Иоселиович. — И как же ви хочете, штоб ми не знали после тово, што целые ваши докумэнты у Бендавид!? — Ха!.. Ну, подумайте!

И Каржоль узнал из рассказа Блудштейна, что генерал Ухов, вернувшись с Ольгой после свадьбы в Украинск, тогда же выделил ей сполна всю ее часть, все, что предназначалось ей в приданое, после чего она вскоре уехала в Петербург, одна, и с тех пор там живет — и живет, кажется, «очень прекрасно».

От всех этих новостей, а главное, от внушенной ему уверенности, что векселя его целы, Каржоль совсем поджал крылья и нахохлился. Поездка его в Украинск, при таких условиях, представилась ему в самом деле величайшим сумасбродством, которое, кроме вреда и скандала, ничего ему не принесет, а заставит, между тем, непроизводительно истратить последние деньги, и тогда что же? — Круглая безвыходность и нищета!.. Как легко и высоко подымал он крылья при удаче, или при полном бумажнике в кармане, так еще легче падал духом и поджимал хвост при безденежьи и неудаче, а тем более при крушении своих мечтательных надежд и эфемерных планов, основанных, как казалось ему, всегда на «самой реальной» и «практической» почве. — Достаточно было спокойно уверенного, ясно определенного тона, каким говорил с ним Абрам Иоселиович, чтобы граф не только разубедился в несуществовании своих векселей, но разочаровался и в первоначальной своей идее, будто жиды все равно с ним ничего не поделали, если даже и представят на него ко взысканию, ибо взять с него нечего. — Тут он уразумел, однако, что поделать-то поделают, и даже больше, чем можно было бы предполагать, по- тому что они благодаря подписке о невыезде, какою обяжет по полиция, заставят его черт знает сколько времени жить в городе и без толку проживаться там до последней копейки, и тогда уже приготовят ему крах полный и окончательный!.. Это грозная перспектива более всего смутила Каржоля.

— Да, да, граф, жаль мне вас, очень жаль! — со вздохом продолжал, после некоторого молчания, Блудштейн, не перестававший все время исподволь наблюдать за психикой своего собеседника и отлично подметивший на его лице ту внутреннюю перемену мыслей и настроения, что совершалась в нем в данную минуту. — И как это ви так легко мыслите! — продолжал он, с сожалением и укоризной покачивая головой, — мне даже, право, удивительно!..

— Да, но что ж делать!.. Я никак не предполагал, что жена в Петербурге… Это для меня такой сюрприз… Мне, напротив, писали, что она здесь, и я сам был уверен, что здесь… Мне так нужно было ее видеть!.. — оправдывался граф не coвсем уверенным тоном человека, чувствующего, что язык его как то сам собой лжет, а он не может ни удержать его, ни замаскироваться личиною правды.