— Эх, черт возьми, вот уж некстати! — досадливо проворчал про себя генерал. — Тут едва кусок в рот, а он «представиться»… Скажи, что я извиняюсь… А впрочем, — передумал он вдруг, — постой… Где он?
— Тут-с, в колидоре дожидаются, — еще таинственнее кивнул тот на дверь головой и глазами.
— Хм… в коридоре?.. Нечего делать, проси!
Генерал хотя и был недоволен, что посторонний человек набивается к нему со своим визитом в такую неподходящую минуту, но в то же время, как «отставной», он остался в душе приятно польщен изъявлением такой «аттенции» к своей превосходительной особе, тем более, что отставные на этот счет у нас далеко не избалованы. Это даже предрасположило его в пользу «почтительного» полицеймейстера, да и кроме того, генерал сообразил, что авось-либо он может быть в чем-нибудь полезен «по делу».
В комнату вошел представительный и несколько дородный мужчина — что называется в провинции, «бэль-ом», — лет сорока «с хвостиком». Это был высокого роста курчавый брюнет, с высокоподстриженным, воловьим, красным затылком, и тщательно расчесанными, надушенными подусниками, которые вполне можно было назвать роскошными. Полицейский мундир его, с гражданскими жгутами вместо погон, был украшен несколькими орденами и, в том числе, крестом за покорение Кавказа.
— Позвольте иметь честь представиться вашему превосходительству, — заговорил он несколько катаральным, но приятным баском, щелкнув по-военному шпорами. — Надворный советник Закаталов, местный полицеймейстер… Узнав о прибытии вашего превосходительства, счел долгом…
— Очень приятно, — поднялся навстречу ему генерал, с достоинством протягивая руку, — оччень приятно… Прошу извинить, — застаете нас несколько в неглиже, в такой… обстановке, по-семейному… Прошу садиться.
Полицеймейстер снова прищелкнул шпорами.
— Ваше превосходительство, не узнаете меня? — задал он вдруг вопрос, осклабляясь приятно мистифицирующей улыбкой. — Неужели не узнаете?!. А я так вот сразу узнал вас.
На лице генерала отразилось некоторое замешательство, вместе с вопрошающим недоумением.
— Позвольте… виноват, — пробормотал он, пожимая плечами. — Судя по вашему кавказскому кресту, вероятно, мы с вами когда-нибудь на Кавказе встречались?
— Так точно, ваше превосходительство. Не изволите ли припомнить, когда вы еще командовали 1-м батальоном Шушенского полка, я у вас в батальоне был юнкером. — Закаталов… Под вашим начальством, так сказать, службу свою начал.
Лицо генерала вдруг озарилось радостью, точно бы он сделал необычайную находку.
— Батюшки-светы!.. Дорогой мой!.. Да неужели это вы?!. Вот встреча-то!.. — И он от всей души заключил «бэль-ома» в свои широкие объятия и расцеловался с ним совсем по-родственному, влепив в его здоровенные щеки три звонких поцелуя.
— Старый боевой товарищ!.. Закаталов!.. юнкер Закаталов!.. Как же, как же! — восклицал Ухов, радушно взяв его за руки и как бы дивясь на него ласковыми глазами. — Вот, уж подлинно гора с горой, говорится… Да какой же вы молодец еще!.. Хо-хо!.. Присаживайтесь-ка к нам, без церемоний, — по-нашему, по-кунацки!.. Позвольте вам представить моих.
И генерал познакомил его с дочерью и офицерами.
— Мне как только доставили ваши виды. — объяснял меж тем полицеймейстер, — смотрю, что такое!? — «генерал-лейтенант Орест Аркадьевич Ухов». — Батюшки, думаю себе, да ведь это мой отец-командир!.. Сейчас же разумеется, мундир на плечи и самолично… самолично-с к вашему превосходительству. Какими судьбами, скажите пожалуйста?
— Ну, о судьбах мы потом. А пока — рюмку водки и… чем Бог послал… по-бивачному. Помните, как бывало в Дагестане-то?.. а?..
Завтрак прошел, как и всегда в подобных случаях: отрывочные и смешные воспоминания о том, о сем, о прежней службе и сослуживцах прерывались разными расспросами о самом Закаталове, о его житье-бытье, о городе Кохма-Богословске, а промежутки между такими разговорами восполнялись обычными врсклицаниями, вроде «так-тос!» «так вот как, батюшка!»— восклицаниями, в сущности, бесцельными, но в общем изъявлявшими обоюдное удовольствие и удивление по поводу столь неожиданной и приятной встречи.
После завтрака полицеймейстер стал уже было откланиваться, но генерал удержал его, сказав, что хочет переговорить с ним по одному делу. Остальные, по самому тону этого предупреждения, поняли, что будут, пожалуй, лишними при предстоящем разговоре и потому удалились из комнаты. От старика не ускользнул несколько удивленный, недоумевающий взгляд, мимолетно орошенный Закаталовым на фигуру Ольги, когда та поднялась со своего места. Он понял причину и значение этого, быть может, нечаянного взгляда, и его невольно передернуло. Затрудняясь первым приступом к такому щекотливому делу, — как и с чего начать, — генерал сам заглянул в коридор — нет ли там кого лишнего — и плотно затворил дверь, А затем, насупясь с серьезным, обдумывающим видом, стал озабоченно и медлительно скручивать себе папиросу. Ему было и неловко, и совестно, и в то же время он чувствовал, что иначе нельзя, что это надо, потому что никто лучше Закаталова не может помочь ему, на первых порах, хотя бы насчет необходимых справок и точных сведений. Надо было превозмочь, переломить самого себя, и — сколь ни трудно — старик решился на это.