Там, за передним краем - [9]

Лежа в неглубокой воронке, Вадим прислушивался к зловещим звукам войны. Постанывала и мелко дрожала земля. Через равные промежутки времени ее поверхность рвали глухие взрывы мин и снарядов. С обеих сторон взлетали и гасли ракеты, ночную тьму чертили то пунктирные, то яркие огненные трассы. Прямо над головой высоко в небе послышался гул самолетов. Постепенно он удалялся на запад: наши бомбардировщики пошли бомбить тылы фашистов.

— Еще одно усилие — и мы у цели, — повернувшись к Михайловой, тихо произнес младший сержант и поинтересовался: — Вы не устали?

— Немножно есть, — призналась Люда. — Но это ничто по сравнению с тем, что предстоит впереди. Пока только присказка, сказка будет там. Я вас об одном прошу: никому не рассказывайте, как я перетрусила в первый раз.

— Само собой разумеется, — ответил Лавров, а про себя подумал: «Как бы самому не заорать «мамочка!»

Около обломков кирпича и камня позицию оборудовали быстро. С места ничего не сдвигали, и хоть кое-где мешала наблюдению высокая трава, но и ее не трогали. Углубления для стрельбы лежа сделали друг от друга метрах в пяти-шести. Потом поползли на кочковатый луг. Тут пришлось труднее. Земля была сырая, кочки мелкие. Но все же отыскали относительно подходящее место. Охоту решили начать отсюда, а развалины использовать как запасную позицию. Расчет был простой. При первых же выстрелах гитлеровцы начнут искать снайперов среди остатков сарая, туда и обрушат свой огонь. А тем временем, под шумок, можно будет не одного из них отправить на тот свет.

Потихоньку начали оборудовать позицию, памятуя фронтовую мудрость: «Сам не окопаешься — пуля закопает».

Рассвет еще не наступил, но в воздухе уже чувствовалась предутренняя свежесть, стало прохладней. И странное дело, всего час назад трава была сухая, а сейчас повлажнела: роса ложится.

Неожиданно со стороны немецких позиций донеслась беспорядочная стрельба. Темный бархат неба запестрел огненными крючками сигнальных ракет. «Разведчиков наших засекли», — понял Вадим. И тут же в вышине вдруг вспыхнули две ярки фары. Вспыхнули и повисли, освещая землю бледно-голубым светом.

— На парашютиках, — негромко сказала Люда. — Теперь будут почти минуту висеть.

Но они не висели и пятнадцати секунд. Брызнув искрами, погасла сначала одна ракета, потом другая.

— Это Надькина работа! — восторженно проговорила Люда. — Ну молодец! Вот это класс! С ходу сбила. Колю выручает.

Огненные мазки еще тревожили темноту, но все реже и реже. Постепенно стала утихать и автоматная трескотня. «Все, вырвались разведчики», — с удовлетворением подумал Лавров. Но не прошло и минуты, как на том участке начали рваться мины и снаряды. Вадиму было хорошо видно, как взбухали и лопались на земле огненные шары. Они вроде смерча промчались там и стихли.

На какое-то время Вадим даже забыл, зачем он лежит здесь, укрывшись за кочкой. Мысли его были заняты одним: жив ли Николаев? Сумел ли он выполнить задачу?

— Девочки наши теперь уже домой возвращаются, — послышался тихий голос Михайловой.

— Да, конечно, — так же тихо ответил Лавров. — Они свое дело сделали. А у нас еще все впереди. Но ничего, кажется, уже светает.

И действительно, воздух стал как бы реже, спадала его густота, липкость. Если раньше небо было сплошь темным, лишь сияла луна, будто каллиграфическим почерком выведенная буква «С», то теперь ясно различались облака, застывшие в вышине. Спустя несколько минут среди облаков на востоке прорезалась светлая полоска.

Вадим приблизил глаза к прицелу, посмотрел в сторону вражеских позиций. Пока ничего не видно. Притаились фашисты. Наделали им шороху разведчики, теперь разбираются, что к чему. Их траншеи скрыты туманной синевой.

Бледная полоска на небе постепенно приобретала голубовато-желтый цвет с небольшим добавлением розового. Потом румян становилось все больше и больше. Несколько гуще они были у горизонта, а уходя вверх, таяли, размывались в бледной голубизне. Самое удивительное и прекрасное было в том, что картина эта все время менялась, с каждой минутой в ней появлялось что-то новое, одни цвета угасали, другие насыщались. Движение красок было просто фантастическим и рождало в душе восхищение и даже умиротворение. Оно никак не сочеталось с суровой действительностью.

А восток все добавлял и добавлял золотистых и красных тонов. Они разливались широко, свободно. И, словно боясь их, уползали на запад темные тучки. Вадим даже улыбнулся, насколько это символично показалось ему. Над Родиной нашей встает заря Победы. Она теснит, гонит прочь все темное, мрачное.

Менялся и цвет воздуха. Правда, у земли он еще был синим, но выше переходил уже в светло-сиреневый. А над травой небольшими участками начал стлаться седой туман.

Прямо над головой со свистом пронеслась пара кряковых уток. Потом в глубине немецкой обороны вдруг взревел двигатель и сразу же стих.

Солнца еще нет. Оно где-то на подходе. Все пронизано голубоватым цветом, как на картине Александра Иванова «Явление Христа народу». И вдруг со стороны гитлеровцев часто-часто застучал пулемет. «Вот тебе и Христос! — подумал Вадим, приникая к оптическому прицелу. — Не «наш» ли это заговорил?»