Там, за передним краем - [14]

— Ну и мастерица ты загибать, — насмеявшись вдоволь, сказала Удальцовой Полина.

— Не веришь? — повернулась к ней Света. — Да ей-богу! Вот письмо, можешь сама прочитать, — и протянула светлый треугольник.

— Потом почитаете, — сказал Лавров. — Онищенко и Ясюкевич, прошу внимания. Сегодня вы пойдете во второй батальон. Снайпер там покоя людям не дает. Может, это тот, что Валю Трунину убил. Во всяком случае, будьте внимательны. Патроны на кого попало не тратить. Ваше дело — снайпер, и только снайпер. Если вопросов нет, то все. Готовьтесь.

Моросил дождь. Накинув на голову капюшон, Лавров пошел к штабу полка. Метров через сто свернул на тропинку, которая привела его к негустому сосняку. «Это, наверное, тот самый, где Таня повстречалась с лейтенантом, — с улыбкой подумал Вадим. — Хорошая она девушка. Чистая, искренняя. Да и остальные — тоже». Мысли его невольно возвратились к разговору, что был вызван письмом Клавы Нечипорук. «Неужели найдутся после войны такие вот Моти, которые будут чернить фронтовичек? Да на этих девушек молиться надо. Они ведь сами, по доброй воле взвалили на себя тяжелейшую ношу. Никто не заставлял их на фронт идти. Сами вызвались, по зову сердца, по велению души встали в ряды солдатские. Только за одно это достойны они восхищения. А их мужество, благородство, ежедневный риск самым дорогим — жизнью, — какой мерой оценить все это? Нет такой меры и быть не может. Люди перед ними вечно будут в долгу».

С наступлением сумерек Онищенко и Ясюкевич отправились на задание. По неписаному правилу их никто не провожал. Лавров видел, как вышли они из землянки, одернули маскхалаты и, пригнув головы, пошагали к переднему краю. Почему-то вдруг тревожно стало на душе. Захотелось догнать их и сказать: «Берегите себя». Но не сделал этого. Подобное считалось у снайперов дурной приметой. Потом всю ночь покоя себе не находил. Кошмары всякие снились: женщина с отрубленными руками, проткнутый штыком младенец. Раза три выходил на улицу, прислушивался к «говору» переднего края и все думал: «Как там девчата?»

Днем не выдержал, пошел во второй батальон. Но узнать о снайперах ничего не удалось. Усатый сержант, выделенный для наблюдения за ними, развел руками: «Кудысь сховалысь». И лишь когда темнота стала накрывать землю, младший сержант увидел две ползущие фигуры. От сердца сразу отлегло: живы!

Первой в траншею спрыгнула Лида Ясюкевич. Потом она протянула руки и помогла осторожно спуститься подруге. Лавров поначалу ничего не понял, он лишь видел, что движения Полины Онищенко какие-то неестественные. На мгновение включил фонарик и чуть не вскрикнул от испуга: лицо Полины было в крови, глаза плотно завязаны куском гимнастерки.

— Что произошло? — кинулся он к Ясюкевич. — Да отвечайте же, не молчите. — Но та никак не могла слово произнести: спазмы сдавили ей горло. Наконец прошептала:

— Снайпер… Надо быстрее ее в медпункт.

— Ой-яй-яй, — запричитал усатый сержант. — А я дывлюсь и не бачу. Ой, лышенько мне! Таку гарну доню покалечили. Но ничого, мы зараз у дохтура будем. Я пийду разом. — И, бережно взяв Полину под руку, повел ее по траншее.

Лида несколько отдышалась и, идя следом, стала рассказывать, как все произошло.

— Ночью мы оборудовали две огневые точки, хорошо замаскировались. Как только рассвело, с вражеской стороны глаз не спускали: где-то снайпер должен был проявить себя. До обеда ждали — никаких признаков. И лишь часа в четыре увидела я в кронах одного дерева что-то темное. Показала на него Полине. Она пригляделась: вроде человек. Подождала. Темное шевельнулось. Выстрелила. Мы обе видели, как мешком свалился оттуда человек. «Это за Валю тебе, сволочь», — проговорила Полина и тут же вскрикнула от дикой боли. Фашист ударил разрывной пулей. Попал в прицел. Десятки осколков от пули впились в лицо. «Я ничего не вижу, — сказала она, когда я подползла к ней. — Глаза огнем горят. Наверное, выбило мне их». Мне трудно было что-то разглядеть. Все лицо у нее залито кровью. Из индивидуального пакета сделала два тампона, приложила к глазам, а чтобы не было видно белое, оторвала подол у гимнастерки и завязала. Дождались темноты и поползли.

— А что же со снайпером? — спросил Лавров.

— Да ничего, — ответила Лида. — Обманул он нас, только и всего. Кукла это была на дереве, чучело. На нее-то мы и «клюнули».

В медпункте дежурила Языкова. Она увела Полину за перегородку, сняла там повязку, смыла засохшую кровь, осмотрела глаза.

— Все будет хорошо, доченька, — сказала она. — Очи твои целы. Подлечим их-и лучше прежних будут. Сейчас раздевайся, останешься у нас. А утром посмотрим, отправлять тебя в госпиталь или не надо. Девушка, — позвала она Лиду, — помогите ей раздеться. — Выйдя из-за перегородки, сказала: — Ничего опасного нет. Можете отправляться в подразделение.

На улице, ожидая, пока освободится Лида, Лавров опять увидел усатого сержанта.

— А я дывлюсь, — все повторял тот, — нема, кудысь сховалысь. А оно вон шо…

«Вот и не верь в предчувствия, — думал о своем Вадим. — Недаром же говорят, что сердце — вещун. Теперь сам пойду. Я должен найти этого фашиста. Трех снайперов он вывел из строя. По всему видно, что опыт у него большой».