Там внизу, или Бездна - [44]

Потому-то молчала церковь. И, однако, от Рима не могло укрыться, как страшно растет в наши дни инкубат в монастырях!

– Это доказывает, насколько тяжко воздержание в одиночестве, – вставил де Герми.

– Нет, отсюда следует главным образом, что души слабы и утратили дар молитвы, – возразил Карэ.

– Как бы там ни было, но чтобы вполне посвятить вас, господа, в сущность дела, я разделю людей, подверженных приступам инкубата и суккубата, на два разряда. В первый входят лица, непосредственно и по доброй воле посвятившие себя общению с демонами и бесовским действам. Такие встречаются нечасто. По большей части они кончают жизнь самоубийством или поражаются другими видами насильственной, мучительной смерти.

Второй разряд состоит из людей, на которых напускают бесов колдовством. Людей этих множество. Особенно часто встречаются они в монастырях, на которые, как известно, устремлены усиленные приступы дьявольских сообществ. Обычно жертвы эта кончают безумием. Ими кишат сумасшедшие дома. Врачи и даже большинство священников не подозревают причин их умопомешательства, которое в общем исцелимо. Один знакомый мне кудесник спас многих заколдованных, которые стенали бы без него под пыткой холодных душей! Он владеет тайной каких-то окуриваний, порошков и заклинаний, начертанных на листе древнего пергамента, трижды благословляемого и носимого в виде амулета. И, уверяю вас, этим он почти всегда исцеляет страждущих!

– Один вопрос, – обратился к нему де Герми. – Скажите, бодрствует женщина или спит, когда приемлет посещения инкуба?

– Здесь необходимо различать. Если женщина не заколдована, если она по доброй воле пожелала вступить в связь с духом нечистым и порочным, она всегда бодрствует, совершая действо любострастной плоти.

Если, наоборот, женщина стала жертвой колдовства, то грех овладевает ею или во сне, или же в полном сознании, наяву, но в последнем случае она погружается в оцепенение и не в состоянии обороняться. Могущественнейший из заклинателей нашего времени, человек, достигший глубоких дознаний в этой области, доктор теологии Иоганнес рассказывал мне, что ему удавалось спасать монахинь, которых непрерывно без роздыху насиловали инкубы в течение двух, трех, даже четырех дней!

– Я знаю этого священника, – отозвался де Герми.

– Так же ли совершаются любострастные акты, как в действительности? – спросил Дюрталь.

– И да, и нет. Бесстыдство подробностей налагает узду на мой рассказ. Но даже то, что я могу открыть вам, достаточно необычно. Итак, знаете ли, существенный орган инкуба раздваивается и в тот же момент проникает в два отверстия. Прежний, вытянувшийся и ставший похожим на ответвление вил, действует законной дорогой, а другой в то же время поражает жертву в рот... Представьте теперь, господа, как укорачивают подобные действа жизнь, охватывая все человеческие чувства!

– Вы уверены в подлинности этих явлений?

– Безусловно!

– Есть у вас какие-нибудь доказательства? – отважился наконец спросить Дюрталь.

Помолчав, Гевенгэ ответил:

– Вопрос слишком важен, и рассказал я уже достаточно много, чтобы не убояться договаривать до конца. Я не сумасшедший, не подвержен галлюцинациям. Но когда мне случилось однажды ночевать в комнате, которую раньше занимал самый страшный наставник современного сатанизма...

– Каноник Докр, – бросил де Герми.

– Да. Я не спал. Светало. И клянусь вам, что мне явился суккуб, осязаемый, телесный, упорный. По счастью, я вспомнил заклятия против наваждения, что не помешало впрочем... Еще в тот же день устремился я к доктору Иоганнесу, о котором я вам говорил. Он сейчас же – и, надеюсь, навсегда – рассеял опутывавшие меня чары колдовства.

– Не будет нескромностью спросить вас, каков был вид инкуба, натиски которого вы отразили?

– Обычный вид нагой женщины, – запинаясь, ответил астролог.

Любопытно было бы, если бы суккуб попросил подарка... на перчатки, подумал Дюрталь, кусая губы.

– Не знаете ли, что сталось с этим страшилищем Докром? – спросил де Герми.

– Нет, храни меня Господь. Говорят, что он теперь на юге, в окрестностях Нима, где он жительствовал раньше.

– Но объясните мне, наконец, каковы дела, совершаемые этим аббатом? – воскликнул Дюрталь.

– Каковы дела! Он вызывает дьявола, кормит белых мышей освященными облатками, его кощунственная ярость так сильна, что на подошвах ног он вытатуировал изображение распятия, чтобы всегда иметь возможность топтать Спасителя!

– Знаете что, – проворчал Карэ, большие глаза которого засверкали, а щетинистые усы оттопырились кверху. Знаете, будь сейчас здесь, в моей комнате, это чудовище в образе священника, клянусь, я пощадил бы его ноги, но он пересчитал бы у меня ступени лестницы своею головой!

– А черная месса? – допрашивал де Герми.

– Он служит ее вкупе с женщинами и презренными людьми. Наряду с этим его открыто обвиняют в обманном присвоении наследств, видят в нем виновника загадочных смертей. К сожалению, закон не карает святотатство, а правосудие бессильно против человека, который напускает болезни издали, убивает медленными ядами, которых не обнаружит никакое вскрытие!

– Современный Жиль де Рэ! – воскликнул Дюрталь.