Там - [46]

«Ох погодите, слезу с этого черта, все бока намяла», — заныла Матрена и кубарем скатилась с козла. Козел передернулся, запрыгал и рогами опрокинул железную печку. «Ах ты оглоед, — завопил Хрипуля, — подсобите мужики. — Вы вот газет не читаеге, а там комунике пропечатано. Собираемся на злейшего врага, на дремучую силу, на безрукого эскимоса, что ли. Фабрики наши захватил, мастерские разные, я уж амуницию приготовил.»

Хрипуля нацепил одноухую ушанку, бархатные туфли, лапсердак с бубновым тузом на спине, прошелся строевым шагом. «Енарал, как есть енарал, — зашамкала Матрена, — да от тебя не то, что ескимос, слон убежит.» «Погоди, а как они безрукие воевать-то будут?» «А американцы на что — резонно заметил Хрипуля, — уже сорок миллионов протезей приготовили на одну руку.» «Оружие справное, — мудро втавил Лобзик, — слыхали, у нас такой протезей кривоногий Шмуля всю пивную разделал, теперь там пятиэтажный дом ставят.» «Ну пора в дорогу на врага, вы тут за печкой поглядывайте, пока я с победой не вернусь.» «Орденов-то натащишь, поди все кастрюли будут при параде, — захлопотала Матрена. — Козла-то береги, авось снова в петуха обратится, продам его за настоящую цену, героя.»

Хрипуля прихватил кочергу, козел уперся, ни за что в дверь не лезет. Выпихивали всей компанией, часа за два справились. «Смерть налоть думать чует, снова в петухи норовит.» Тут гаркнул Хрипуля по-казацки, кочергой козла ошарашил, того и след простыл. Едет Хрипуля, да песню горланит:

Ескимоса, ёксель-моксель,

Родину прославлю,

Я ужо тебе, злодею,

Варежку подправлю,

…глянь, а навстречу на хромой корове едет лысый Петрушка. «Ты чё, тоже в поход собрался? — удивился Хрипуля. — отборная кавалерия!» «Ты, Хрипуля, того что ли? Приказано лишний скот в „Утильсырье“ везти. У них новый начальник, эскимос, лютая слышь. гадина. Кто не сдаст, в тундру посылает чумы строить. У меня уж три внучки там наяривают. А ты молодец козла сообразил. Четвертинку, а то и поллитра можешь тяпнуть.»

Подъехали к «Утильсырью» — очередища — мать честная! Бабы галдят, какой-то парень привязал себя к скобе, кричит: «Пустите фронтовика!» «Фронтовик ты, обжирала бессовестная! — завопила какая-то старуха. — А где у тебя скот на сдачу?» «А у меня мышь ученая в рюкзаке.» «Мышей не берем, — толкнись к Степану, скорняку, может он возьмет», — прогундосил эскимос, «Ну и война, — кумекал Хрипуля, — может козла в такси отдать?»

Кругом кошки визжат, овцы блеют, коровы мычат, петухи орут. Одна бабка в стакане паука бережет, шарфом прикрыла, другая дохлую крысу к ватнику прижимает. «Слушай, парень, — повернулась она к Хрипуле, — может поменяемся? Ну на черта тебе козел?» «А из дохлой крысы селянку стряпать?» «Да ты послушай, — оживилась бабка, — это она с виду дохлая. А ночью по квартире гоняет — страсть! Двух кошек загрызла, да еще к младенцу подбиралась. А воровать мастерица — будьте-здрасьте. У одного генерала сапог стащила — едва на крыше нашел. Мне за нее диван предлагали».

Тут крыса ожила, возьми да укуси козла. Козел разъярился, лапами подрыгал, рога наставил и ринулся на палатку эскимоса. Мать честная, что тут началось! Эскимос огуливал его веревкой, собака бродячая соловьем разливалась, подъехал милицейский наряд. «Чей козел»? — заорал в рупор сержант. Козел рогами порядок наводил в палатке, в проволоке запутался, банку с олифой вылил на эскимоса, заблеял так, что бабки в обморок грохнулись. «Чей козел», — надрывался сержант. «Да вон ефтого, в кафтане», — суетился эскимос.

Хрипуля почесал затылок, плюнул и пошел к себе в барак. «Ну ее, войну эту чертову. Сами не знают, чего пишут.» Вся компания уже вывалилась из дверей. «Отвоевался, Хрипуля?» Пора на промысел. И двинулись гурьбой на рынок — никчемные, никому не нужные, веселые…

Два горбуна

Жили были два горбуна: жили в заброшенном цеху механического завода, были — срециалистами. Таким образом мы пояснили автоматическую присказку «жили-были», мимо которой даже внимательный читатель проскальзывает небрежно. Фамилия одного — Пиявкин, другого — Раздавакин. Очень кстати философическое замечание: задумчивые читатели чужих паспортов давно обратили внимание: паспорт — объект (плоский инструмент, тоненечко сброшюрованный томик, стихотворение Маяковского и т. п.), призванный отразить обратного человека. Нота бене: один из наших героев (Пиявкин) отличался бесхарактерностью (равнодушием, наплевательством, широтой души) и готов был поделиться с первым встречным килькой или гвоздем, а со вторым шубой или манекеном. Где вы найдете таких пиявок? Даже в ресторанном меню не отыщете.

Второго звали Раздавакин. Несусветный жмот, сравнительно с коим всякие Гарпагоны, Гобсеки, сильные магниты или снегоуборочные комбайны были апогеями щедрости, он, прежде всего, забрал у Пиявкина кильку, гвоздь, шубу и манекен, а затем пустился рыскать в открытом (и закрытом) для обозрения мире. Лихорадочное собирательство стало его профессией, хобби и путеводной звездой. Собирал он всё: склянки, бутылки(битые и не совсем), воздушные шары(проколотые или цедые), кошек(дохлых и не совсем), обломки водосточных труб, ржавые краны и ванны, резиновые сапоги(рваные или заклеенные), кацавейки, домашние тапочки, ведра(с дужками или без), будильники, галоши(с подошвой и без), шляпы(с лентой и без), медали, самовары, пожарные каски и почетные грамоты. Но пуще всего любил цепочки и цепи. Поймает где-нибудь пьяного или слепого, приведет в свой заброшенный цех и посадит на цепь. И не то, чтобы ценил