Там, где свобода… - [12]

— Хорошо.

— У тебя есть внучка.

Он взглянул в ее глаза. Откуда она узнала? От друзей? Из телевизора?

— Думаешь, что я уже старый?

Она усмехнулась. Но не так, как на кладбище.

— Нет. С чего бы это?

— Да кто его знает.

Зря он приехал. Здесь ему не место. Этот дом состоит из притворства. Жизнь здесь лучше, чем есть на самом деле. За городом.

— Как ее зовут?

— Кэролин.

Рут улыбнулась. На этот раз смелее и шире.

— Как здорово. — Протянув руку, она коснулась его ладони. — Тебе холодно. Я сейчас включу отопление. — Она хотела встать, но он остановил ее:

— Не надо. Мне всегда холодно.

— Точно?

Он не ответил, потому что знал наверняка.

— Хотела спросить, что ты собираешься делать.

— А… — Он со смехом потянул себя за нижнюю губу.

— Почему ты смеешься?

— Что я собираюсь делать. Все спрашивают.

Он взглянул в окно у стола. Окна были узкие и высокие. Они открывались при повороте шпингалета. Такие окна были дороги. Большие окна. Ему такие всегда нравились. У него всегда были маленькие окна. В детстве он еле пролезал в окно в своей комнате. Едва мог протиснуться.

— Я помню, что ты любил играть в пул. Мы раньше с тобой играли.

— Верно. — Вспоминать об этом было приятно.

— Внизу у меня есть бильярдный стол. В подвале.

Он отхлебнул кофе. Ему стало не по себе оттого, что у нее есть бильярд. Бильярд в доме. Отдает фальшью. Другое дело — в баре, где каждый может сыграть. А кто играет здесь? Наверное, никто из ее гостей и не умеет. Только так, для смеха. Вроде смотрите, я катаю шары.

— Давай сыграем.

Он вздохнул. На сердце стало немного легче. Отхлебнул еще кофе. Кофе был славный, но с незнакомым привкусом. Он допил остатки.

— Еще чашечку?

— Нет, — сказал он и улыбнулся. — Мне хватит. — Он понял, что улыбается ее улыбкой.

Она это тоже заметила.

— Идем сыграем в пул. Я последнее время частенько играю.

Прелесть бильярда с женщиной состоит вовсе не в игре. А в том, чтобы ею любоваться. Движениями ее тела. Тем, как она наклоняется и выпрямляется. Ее джинсами. Юбкой. Брюками. Блузкой. С открытой шеей. С пуговицами. Туго натянутой на груди. Под музыку еще лучше. От музыки тело женщины меняется. Женщина неумело держит кий. Приходится ей помогать. Учить ее. Она позволяет себя учить. Вот что ему нравилось. Касаться ее. Вдыхать ее аромат. Прижиматься к ней. Бережно. Не позволять себе распускать руки. Ее волосы. Их цвет. Исходящее от них тепло. Ее кожа. Ее лицо. Ресницы. Моргание век. Украдкой любоваться ее лицом. Какое чудо. Она радовалась, когда ей удавалось забить шар в лузу. Ей это было важно. Радовалась до чертиков. Оборачивалась к нему с улыбкой. Он с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на нее. Прямо там. Но так можно было все испортить. Промазав, она взбесилась. Грохнула кием об пол. Черт возьми. В этом была она вся. Эта женщина. Рут. Игра вернула ее к жизни.

Они играли до ужина. За игрой пили пиво. Ему нравилось, что она любит пиво. Не разноцветные и сладкие фруктовые напитки, нет. У нее были разные сорта пива. Слабые и крепкие. Она давала ему пробовать, вручая бокалы. Этот день он никогда не забудет.

Потом Рут повела его показать дом. Сначала ее пошатывало. От счастья. Как будто от счастья. Она что-то скрывала. Настоящее. Чего он не знал. Этот дом. Она пряталась за своим напускным счастьем. Ему это претило.

В гараже стояла старая машина. Подарок отца. Коробки, полки. Гаражный запах.

Гостиная. Также вся из дерева. Широкая, просторная. Большие окна, книги. Рояль. Когда она включила свет, предметы в комнате проступили резче. Небо за окнами уже темнело. Он все не мог отвести глаз от рояля.

Ванная.

— Здесь ты уже был. Ходил сюда раз или два.

Она повела его дальше. Оставалась только одна комната в конце коридора.

— А тут спальня, — сказала она изменившимся голосом.

От этого голоса все между ними как-то померкло, он содрал с нее притворное счастье и обнажил боль. Он стоял позади. Она обернулась и неуверенно посмотрела на него. Они были близко. Она положила ладони ему на грудь, почти толкая его. Но не сильно. Ее взгляд упирался ему в горло. Двадцать пять лет прошло. А они все еще здесь. Снова здесь. В чужом доме. Словно на какой-то вечеринке. Чужой дом, чужая спальня.

— Как я рада тебя видеть.

Она назвала его по имени. В ее глазах стояли слезы. Она думала не о нем, а о чем-то еще. Он должен был помочь ей забыться.

Он взглянул на кровать. В этом месте ему меньше всего хотелось оказаться. Не сейчас. Сейчас не время. Ей это не поможет. Он ей не поможет. В этом месте он был бесполезен. Он злился оттого, что не может помочь ей. Что нет надежды.

Она все смотрела на его горло, растирая ему грудь ладонями. Опьяневшая. Лизнула верхнюю губу. Она не могла встречаться с ним глазами, не хотела их видеть. Просто хотела его.

Он мог с ней сделать все, что угодно. С ней. Но не для нее. С ней. Может быть, ей того и надо было. Отдаться и обо всем забыть. Сняв с себя ее руки, он держал их.

— Почему ты такой холодный? — заволновалась она. От выпивки у нее повысилась возбудимость. Тревожность.

— Какой?

— Как твои руки. — Взяв его большие ладони в свои маленькие, она сделала шаг назад. В спальню.

Он не последовал за ней. Только не в эту комнату, хранившую свидетельства прошлого. Он туда не пойдет. Не пойдет туда с ней. Он не хотел быть причастным к тому, что происходило в этой спальне прежде, как бы там ни было. Оно висело в воздухе, прячась за ароматом духов.