– Ну, ну, ну, мистер Буль! Интересно. В высшей степени интересно. Вы, как хамелеон, изменяете свою личность в зависимости от того или иного момента. Имя, место рождения, профессия, даже ваша национальность – все меняется в одну минуту. Примечательное превращение… – Он изучил каждый из комплектов документов, держа каждый комплект в одной из рук. – Какому из них нужно верить?
– Австрийские бумаги фальшивые, – буркнул Рейнольдс. В первый раз он перестал говорить по–немецки и перешел на беглый разговорный венгерский. – Мне сообщили, что моя мать, жившая многие годы в Вене, умирает. Мне нужно было получить эти документы.
– А… Конечно! И ваша мать?..
– Ее больше нет. – Рейнольдс перекрестился. – Вы можете найти сообщение о ее смерти в газете за вторник. Мария Ракоши.
– Я сейчас нахожусь в таком состоянии, что был бы удивлен, не найдя этого сообщения, – Жендрё тоже заговорил по–венгерски, но говор у него был не будапештский.
В этом Рейнольдс был уверен. Он провел слишком много напряженных месяцев, изучая все оттенки венгерских диалектов, все идиомы и народные выражения на уроках у экс–профессора центральных европейских языков Будапештского университета.
Жендрё заговорил снова:
– Трагическая интермедия, я в этом уверен. Снимаю шляпу и молча преклоняюсь. То есть, вы понимаете, это сказано мной метафорически. Значит, вы утверждаете, что настоящее ваше имя Лайош Ракоши? Действительно, очень известное имя.
– Да, настоящее. И очень распространенное. Вы найдете в архивах мое имя, дату рождения, адрес, дату женитьбы, а также мои…
– Пощадите меня! – Жендрё протестующе поднял руку. – Я в этом не сомневаюсь. Я не сомневаюсь, что вы можете показать мне даже школьную парту, на которой вырезаны ваши инициалы, и показать женщину, которой, когда та была маленькой, вы носили домой из школы портфель. И это ни в малейшей степени меня не тронет. На меня производит впечатление не только ваша чрезвычайная тщательность, но и ваших начальников, которые так отлично подготовили вас для выполнения поставленной задачи. Не помню, чтобы я сталкивался прежде с чем–то подобным.
– Вы говорите загадками, полковник Жендрё. Я просто обыкновенный житель Будапешта. Я могу доказать это. Ладно, у меня были фальшивые австрийские документы, но моя мать умерла, и я вынужден был пойти на это нарушение. Но я не совершал преступления против нашей страны. Безусловно, вы это понимаете. Если бы я захотел, то остался на Западе. Но я не стремился к этому, моя страна – это моя страна, а Будапешт – мой дом. Вот почему я вернулся.
– Маленькая поправка, – пробормотал Жендрё. – Вы не возвращаетесь снова в Будапешт, а едете туда. Вполне вероятно, впервые в своей жизни. – Он посмотрел Рейнольдсу прямо в глаза, и выражение его лица изменилось. – Сзади!
Рейнольдс обернулся на секунду раньше, чем понял, что Жендрё выкрикнул это по–английски. В глазах и голосе полковника он не уловил ничего такого, что подчеркивало бы смысл его выкрика. Рейнольдс медленно повернулся к нему лицом с почти скучающим выражением.
– Школьный трюк. Я говорю по–английски. – Он заговорил на английском. – Почему мне это нужно отрицать? Мой дорогой полковник, если бы вы были коренным жителем Будапешта, а вы таковым не являетесь, то знали бы, что в городе подобных мне, говорящих по–английски, не меньше пятидесяти тысяч человек. Почему такое распространенное знание должно вызывать подозрение?
– Ради всего святого! – Жендрё хлопнул себя ладонью по бедру. – Это замечательно. Действительно, замечательно. Я завидую вам как профессионал. Чтобы англичанин или американец, но, думаю… скорее англичанин, потому что американский акцент практически невозможно скрыть. Так вот, чтобы англичанин говорил по–венгерски с будапештским акцентом так же отлично, как вы, это прекрасно. Но англичанин, говорящий по–английски с будапештским акцентом, – это превосходно!
– Ради Бога! В этом нет ничего превосходного, – почти в отчаянии протестовал Рейнольдс. – Я на самом деле венгр.
– Боюсь, что это не так. – Жендрё покачал головой. – Ваши хозяева учили вас превосходно. Вы, мистер Буль, стоите целое состояние для любой шпионской организации в мире. Но вас не обучили только одной вещи, да и не могли обучить, потому что практически не знают о ней. Это ментальность народа. Думаю, мы можем говорить открыто, как два умных человека, отбросив фальшиво–патриотические фразы, которые используются в интересах… э… пролетариата.
Это, короче говоря, ментальность людей запуганных, измученных страхом, не знающих, в какой момент протянется и коснется их рука смерти. – Рейнольдс удивленно смотрел на него. Этот человек был чрезвычайно уверен в себе, но Жендрё проигнорировал его взгляд. – Я видел слишком многих наших соотечественников, мистер Буль, которые, как и вы, направлялись к пыткам и смерти. И большинство было просто парализовано. Некоторые, парализованные страхом, даже всхлипывали. Небольшая горстка впадала в ярость. Вы никак не вписываетесь ни в одну из этих категорий. Может быть, вы и могли бы изобразить это состояние, но, как я уже говорил, ваши хозяева о таких сторонах жизни не имеют представления. Вы слишком холодны, не эмоциональны, все время рассчитываете и планируете. Вы в высшей степени уверены в своих возможностях извлечь максимум из самой незначительной возникшей ситуации. И вы никогда не перестанете искать такую возможность. Будь вы человеком меньшего масштаба, мистер Буль, вы бы не выдали себя так легко.
