Там, где нас есть - [52]

Объяснение характерных особенностей движения поезда вне графика, следующего по маршруту, например, Воронеж — Минск — Брест — Вильнюс — Рига, заняло б слишком много места, поэтому ограничимся сообщением, что такой поезд движется рывками, подолгу стоит в неожиданных местах, сортир, и так-то небезупречный, во время этих стоянок наглухо закрыт, буфет не работает, что называется ни пожрать, ни… в общем, школьникам потом обычно есть что вспомнить. Иногда маршруты внеграфиковых поездов пересекаются, и происходят странные встречи.

Они встретились на какой-то станции в Брянской области, позже ни он, ни она не могли вспомнить ее название. Не то Голодуны, не то Пожарище, черт его знает, не хочу врать. Станция была из крупных в тех местах, с вокзалом, идти туда с запасных путей, где дремали, вяло перетопываясь и выдыхая облачка пара, их поезда, было близко, всего минут пять-семь, оскользываясь на смерзшейся щебенке и погромыхивая мелочью в карманах. Зато внутри станции был настоящий рай. Там было тепло от огромной чугунной печи с колоннами и завитушками, светло от здоровенной люстры с висячими стеклянными гирляндами, даже чисто. И работал станционный буфет.

Женщина в красном платке с искрой бодро и без обычной для буфетчиц ненависти торговала подсохшими пирожками с мясом неизвестных животных, каменными коржиками, конфетами в разноцветных обертках, бочковым чаем доброй выдержки и лимонадом в бутылках. Школьники, отдышавшись от мороза, по свойственной детям логике, скупали лимонад, как мыло перед войной, с давкой перед прилавком и страхом, что на всех не хватит. Если б не надпись на этикетке «Дюшес», вам бы никогда не догадаться, из какой фруктовой эссенции произвели тот лимонад, да школьников это и не интересовало. Они все равно не знали, что такое дюшес. Главное, лимонад был сладкий, шипучий и очень липкий, если его пролить.

Ой, сказала она, с разбегу налетев на него. Простите, сказала она и покраснела. Прости, сказал он. Те, добавил он. И тоже покраснел. Люди четырнадцати-пятнадцати лет в те времена краснели, столкнувшись с людьми такого же возраста противоположного пола. Даже со знакомыми людьми противоположного пола, столкнувшись на уроках физкультуры, чего уж говорить о столкновении с незнакомцем в невесть какой дали от дома.

И между ними возникла тайна. Людям четырнадцати-пятнадцати лет в те времена немного было надо для возникновения между ними тайны. Буквально через пять минут после столкновения ей казалось, что она под низко надвинутой пятнистой кроличьей шапкой хорошо разглядела его дивные черные глаза с пушистыми ресницами, а ему казалось, что он почувствовал предплечьем прикосновение упругой ее маленькой груди — не помешали ни пальто, ни два свитера под пальто. Он был уверен, что она блондинка, хотя отчего, не смог бы сказать, на ней была плотно сидящая пегая цигейковая шапка с завязками.

Они никогда больше не встретились. Не могу сказать с точностью, вспоминали ли они позже о том столкновении или нет, но отчего-то я уверен, что вспоминали. Может быть, оттого, что сам был когда-то человеком их тогдашнего возраста, не обремененным чрезмерным опытом контактов с противоположным полом.

Они жили долго, счастливо, имели детей, и он успел даже увидеть внуков. Они умерли в один день. Она в Пензе, он — в Чикаго. Она от инфаркта, дожидаясь очереди в поликлинике, куда зашла по пустяковому поводу. Он в кегельбане, отмечая день рождения приятеля, тоже от инфаркта. И в Пензе, и в Чикаго был безоблачный апрельский день, щебетали птицы, автомобили гудели клаксонами, позванивали трамваи, и деревья были в изумрудной листве.

Не знаю, пронеслись ли в последнее мгновение перед их глазами все их жизни и отдельным эпизодом то столкновение на занесенной снегами станции с утраченным названием, но отчего-то хотелось бы, чтоб да.

Вся правда

Похоже, идея этого короткого рассказа безнадежно украдена мной, во всяком случае, у меня ощущение, что я что-то такое читал, черт его знает когда и где. И когда писал, было чувство, что я что-то копирую по памяти.

Посвящается Инке

Я, помню, лет в тринадцать была с мамой на юге. Море, солнце, скрипучие доски веранды, выглаженные как палуба, шевелящаяся белой травой степь до горизонта на севере, красные скалы в стороне моря. Его дыхание, всякую минуту различимое, хоть и неслышимое. Мы ловили бычков в прибое, привязав леску к пальцу, купались, загорали, дремали в самую жару после обеда, гуляли по пыльной степи. В деревенском магазинчике был хлеб, светло-серый, не по-нашему пышный, чай, сахар, вафли, подсолнечное масло и вермишель, за всем остальным надо было ехать на автобусе в Город.

Однажды на рынке привязалась к матери цыганка, вся бренчащая серьгами и браслетами, в цветных ярких тряпках: дай, красавица, погадаю, да дай погадаю, всю правду скажу, все будешь знать. Мама сначала отшучивалась, а потом протянула ладошку. А цыганка глянула мельком, отодвинула, нет, говорит, дай дочке погадаю, на картах погадаю, вон какая у тебя дочка, позолоти ручку, бриллиантовая, а то карты правды не скажут. Мама, порывшись в кошелечке, вынула зеленую трешку. Цыганка каким-то одним слитным движением повернула трешку туда-сюда, поцеловала и всунула куда-то в глубину своих развеваемых свежим ветерком цветастых одежд. Сильно и быстро привлекла меня к себе за руку и зашептала, заговорила, запела-забормотала: