Там, где нас есть - [46]

Дюма и Сименон, Буссенар и Агата Кристи, серию «Зарубежный детектив», сборники советской и зарубежной фантастики — вот что рвали друг у друга из рук, на одно прочтение, на ночь, за это платили сумасшедшие деньги завсегдатаи книжных толкучек. На это была очередь в библиотеках и не всякому выдавалось в читальных залах. Попробуйте представить себе, что книжки Донцовой доступны только в читальном зале? Или, к примеру, бессмертная серия романов о Бешеном (чтоб я так помнил, кто ее автор)? Нет, не представляете? Тем не менее дело с чтивом обстояло именно так. Мы жаждали низкопробного чтива, его у нас не было, а когда оно случалось, мы бывали счастливы от доступности малодоступного.

Отдельную, свежую ноту в эту вакханалию вносили писатели из социалистических стран. Это была заграница, но в идеологическом смысле как бы почти мы. Как же, мы. Это была заграница, и мы увлеченно следили за приключениями разведчика Боева. Создатель образа Боева, болгарин Богумил Райнов, отличный писатель на мой взгляд, наверное, никогда больше в своей жизни не был так издаваем и так богат. В советских, правда, рублях. Его соотечественники Гуляшки и Вежинов, поляк Збых, венгры Беркеши и Тотис пленяли наше воображение. В затрепанных и совершенно почти недоступных к владению сериях «Библиотека зарубежного детектива» и «Библиотека зарубежной фантастики» водились Накадзонэ, Жапризо, Ле Карре, Марш, Айриш, Валё, Артур Кларк, Диш, Келлерман, Хайнлайн, Брэдбери. И сейчас-то это Имена, а тогда это были имена небожителей. Кстати, автор романов о Бешеном — Доценко такой, не поленился посмотреть.

Вообще иностранные имена писателей имели некоторую бо́льшую, чем сейчас, привлекательность. В предыдущих рассказах подробно описано, почему. Это был взгляд не во двор, а в широкий мир, в тот мир, где товару не придается излишнего значения. Джинсы — это просто штаны, колбаса — просто еда, заграница — просто место, где живут другие люди.

Так что совершенно я согласен с Веллером, сказавшим по поводу книжек, что читать хорошо, но жить все-таки лучше. Да, мы были самый читающий народ в мире, но не от хорошей жизни мы так тянулись к знаниям. Чего б там ни говорили энтузиасты реставрации конца света в одной отдельно взятой стране. Одна из оборотных сторон свободы в том, что люди меньше читают. Наверное, желательно, чтоб больше. Хоть раз бы мне кто внятно объяснил, на кой черт это надо. Все-таки человек, нигде не бывший и ничего не видевший, но обо всем читавший или смотревший, несколько проигрывает в чем-то важном человеку, видевшему меньше, но живьем.

Плыть на пароходе из Колумбии в Аргентину, по мне, круче, чем читать об этом. Спасибо Базену за Париж, но я сам хочу посмотреть, чего там за такие каштаны. Пусть даже моя духовность от этого пострадает. Я безумно люблю Фолкнера, но настоящий, живой американский Юг все ж, мне кажется, несколько другой. Кстати, любовь к чтению нам не очень повредила. Очутившись вдалеке от родных карацуп, мы, пожалуй, оказались самыми информированными ребятами, хотя наша информированность и носила несколько отвлеченный характер. И, пожалуй, вызывала усмешку у аборигенов. Ну и хрен ли, что тебе известна высота Эйфелевой башни и ширина Елисейских Полей, а в этом доме останавливался Эренбург? А я зато знаю, где лучший кофе по эту сторону Сены, и вряд ли он в самом деле там, где ты читал у Кортасара с Хемингуём. Не говоря уж о том, что круассаны в этом ведомом тебе из «Фиесты» кафе безумно дороги и так себе на вкус.

В Иерусалим я собирался несколько лет, года три, что ли, с момента приезда. Я о нем много читал, думал, что мне многое известно. Это действительно отчасти так и было, я многое узнавал и радовался узнаванию. Все это меркнет, ребята, рядом с ощущением, которое я испытал, сидя на скамейке под аркой у входа в Еврейский квартал Старого города и глядя на группы людей с пейсами, проходящих мимо меня к Стене Плача, коей я тоже видел массу фотографий и описаний читал. Был майский день, около десяти утра, и горячий ветерок шевелил упрямую травинку в трещине отполированного временем и подошвами моего народа камня мостовой. И временами доносил разговор о чем-то на идиш из открытого на узкую улицу окна с голубой занавеской. Нешто о таком где прочтешь? Разве это опишешь?

6. Алкоголь

Утром употребил хересу и подумал: в России имеется целая литература об алкоголе и его месте в нашей жизни. Но если подумать, великая английская или не менее великая французская литература уделяют алкоголю тоже немало внимания. Не говоря уж о великой польской, великой испанской, великой грузинской, да и чего греха таить, другие великие литературы уделяют должное внимание употреблению внутрь жидкостей, содержащих этиловый спирт.

Но в них всех что-то не то.

Долгое время я, как и весь советский народ, находился под влиянием мифа, что ТАМ пьют меньше. Хоть и несколько сбивали с толку жители страны Финляндии, толпами носящиеся в Питере от кабака к кабаку, намеренно выбирая самые негламурные. А какую картину я видел в Москве неподалеку от шведского посольства, это вообще нечто за гранью всего, но сейчас я не о том. Считалось, что ТАМ пьют меньше, и все.