Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе - [50]

Передачу верховной власти от поколения к поколению на фундаменте сакрализации ее как института можно обеспечить тремя способами. Первый — религиозное обоснование. В чистом виде оно сейчас невозможно, а если когда-нибудь в долгосрочной перспективе станет возможным, то лишь как частный случай таких перемен планетарного размаха, что сама тема коллизий института российского президентства будет на общем фоне и даже в самой России весьма второстепенной. Второй — легитимация делами, то есть несколько (несколько!) поколений правителей в рамках одного режима сеют, пашут, воюют и созидают, чтобы затем одно-два поколения имели возможность пользоваться надежной репутационной подушкой безопасности, которая, однако, если на ней исключительно почивать, быстро приходит в негодность, как это случилось на излете СССР. По этому пункту пока предмета для разговора нет, и не очень уверен, что он появится. Наконец, третий путь — из поколения в поколение создавать сакральность каждому конкретному правителю исключительно при помощи манипуляций сознанием. Вряд ли это возможно совсем без реальных достижений, но если и возможно — зачем тогда какие-то дополнительные законы? Получится как в том выпуске «Ералаша», где мальчик в автобусе покупал билет, затем еще один про запас, а на случай, если потеряет оба, имел проездной.

Иррациональным и в то же время наиболее вероятным решением загадки выглядит магия цифр 2017. Эта магия вообще тревожила, манила и волновала многих. Так, ИСЭПИ и сайт «Русская идея — Политконсерватизм» провели развернутую, содержательную и представительную по именам участников дискуссию о причинах и предпосылках Февраля-1917. Одной из главных тем была именно дисгармония между сакральным институтом монархии и уровнем харизматичности его конкретного представителя, Николая II, как один из возможных детонаторов революции. Не знаю, в курсе ли данной дискуссии кто-нибудь из президентской администрации и облеченного властью круга людей, но, очевидно, ход мыслей их аналогичен, вне зависимости от степени реальности повторения случившегося сто лет назад.

Тут можно и порадоваться, и огорчиться одновременно. Порадоваться — что наверху задумываются о преходящести бытия и своего положения, беспокоятся, пытаются искать решения, в общем, бьется пульс и наблюдаются реакции на осязаемые и эвентуальные вызовы. Огорчиться — что решения и реакции весьма странные, напоминающие постановку лошади впереди телеги, поиск монеты не там, где уронили, а там, где светит фонарь, или еще — желание из пары «хорошая и плохая новость» выбрать только хорошую, а плохую проигнорировать яко не бывшую.

* * *

У меня были две мечты, связанные со знакомством с кем-либо из живущих ныне людей. Речь о Юрии Бондареве и Игоре Шафаревиче. Очень хотелось успеть. Не успел. В конце февраля 2017 года мечта осталась одна — Игорь Ростиславович Шафаревич умер на 94-м году жизни.

Когда умирает такой человек, удивляешься не самому факту смерти — возраст, понятно, очень почтенный. Удивляешься, скорее, что еще позавчера он был жив и мы имели честь называть себя его современниками. Про таких людей кощунственно сказать, что они «пережили свое время» — наоборот, это нам досталось великое счастье захватить кусочек их времени.

Да, в общем-то, даже с точки зрения голых фактов «пережил свое время» применительно к Шафаревичу никак не вытанцовывается. Ведь эта фраза подразумевает, что физическим возрастом человек превзошел срок актуальности проблем и вопросов, находившихся в центре его жизни умственной, духовной. А можно ли утверждать, что исчерпаны проблемы, заставившие Игоря Ростиславовича в начале 1970-х из видного заслуженного математика превратиться еще в активного участника общественно-политической жизни, меткого и яркого публициста? Нет. Проблемы многократно усугубились, худшие опасения Шафаревича подтвердились, его прогнозы сбылись. Мы видим это не только в России, но и в мире. В 1992 году, когда США казались не только центром, но и наиболее характерным олицетворением повсеместно победившего либерального «конца истории» в комплекте с мультикультурной толерантностью и постмодерном, американская Национальная академия наук призвала Игоря Ростиславовича добровольно покинуть ряды ее членов. Сейчас США лихорадит почти как перестроечный СССР, а беснующиеся на тамошних улицах представители разных меньшинств с водруженными на голову резиновыми вагинами — типичный образчик пресловутого «малого народа», о котором писал покойный, вызывая истеричное гневанье общепланетарной рукопожатной общественности.

Шафаревич, как и всякий честный искренний человек, действующий не по холодному расчету (даром что математик), а по велению сердца, нередко ошибался, предоставляя повод для критики даже товарищам по национальному движению и патриотическому лагерю. Ему припоминали (и я в том числе, не в прессе, но «про себя») статью «Россия наедине с собой», появившуюся в первом номере «Нашего современника» за 1992 год. Вообще именно в этом журнале, название которого звучит вдвойне символично в резонансе с моими мыслями из начальных абзацев, Игорь Ростиславович публиковал свои самые замечательные материалы. Тогда, сразу после крушения СССР, Шафаревич со сдержанным одобрением отозвался о произошедшем, выразив надежду, что в новых границах Россия станет сильнее и устойчивее. Однако разве тогда не было других достойных людей, имевших аналогичное мнение? Вадим Цымбурский, которого мы тепло вспоминали в связи с его шестидесятилетием, даже разработал на возгонке подобных надежд концепцию «Остров Россия». Увы, сговор в Беловежской пуще оказался для исторической России двойной трагедией и катастрофой. Мы потеряли империю, но и не приобрели взамен национальное государство.