Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - [54]

— О, месье! Оказывается, до вас кто-то упорно пытался дозвониться все это время! — воскликнула она. — Знаете, месье, моей маме восемьдесят три года, и я звоню ей каждый день. Если бы она хотя бы раз не ответила на мой звонок, я бы сошла с ума от беспокойства. Не желаете ответить?

— Не знаю. Мало ли кто мог мне звонить, — проворчал старик, скрывая неловкость.

— Здесь написано «Кадира».

Душу Мустафы словно обдало теплым потоком нежности.

— Это моя внучка. Не забыла старика, — улыбнувшись, сказал Мустафа и прижал телефон к уху, потому что в трубке раздался голосок Кадиры. Горничная заулыбалась, закивала, замахала руками и попятилась к выходу, стараясь ступать абсолютно бесшумно, и так же бесшумно закрыла за собой дверь.

— Дед, как ты нас всех напугал! — с укором заговорила внучка.

— У меня все хорошо, — сказал он. — Все в порядке. Как ты?

— У нас тоже все в порядке. Мама очень беспокоилась из-за тебя, просто места себе не находила, даже хотела лететь в Париж…

— Это еще зачем? — недовольно спросил он.

— Тебя искать! Только ты ей не говори, что я выдала ее, — попросила Кадира. — Я ее еле-еле отговорила. Я же знаю, что ты не пропадешь, ты у нас крепкий, ты всю Европу можешь пешком обойти, и ничего с тобой не случится. Скоро вернешься?

— Может быть, скоро, — ответил Мустафа. — А может, еще задержусь.

Внучка помедлила и осторожно спросила:

— Ну как? Нашел какие-нибудь следы?

— Да. Но пока ничего определенного.

— Приезжай скорее. Может быть, заглянешь к нам? Это же совсем рядом. Очень соскучилась по тебе, дед.

— Мы же недавно виделись.

— Недавно? А мне кажется, сто лет прошло…

«Да, недавно, — подумал Мустафа. — Сто лет — это недавно…»

Он не любил долгих речей и уже хотел попрощаться. Но грусть, звучавшая в ее голосе, заставила его продолжить разговор.

— У тебя неприятности в университете? — спросил он.

— Нет-нет, все отлично, — уныло ответила внучка. — Я так хотела с тобой поговорить… Мама и отец — они совсем не такие, как ты. Им все еще кажется, что я маленькая. А ты другой. Помнишь, как ты учил меня читать? По газетам, помнишь? Я так гордилась. Мои подружки с азбукой ковыряются, а я, как большая, газету листаю… Ты всегда держался со мной на равных, а мама так не может. Ей до сих пор хочется меня поучать да воспитывать…

Мустафа хотел спросить ее напрямик, не влюбилась ли она. Но удержался. Солдатская прямолинейность могла бы обидеть внучку.

— Что-то легло на твое сердце? — спросил он.

— Не знаю. Мне трудно разобраться… Скажи, когда ты собирался жениться на бабушке, для тебя имело значение, откуда она родом?

— Не помню, — усмехнулся он. — Но мне было приятно узнать, что она такая же горянка, как и я, а не городская белоручка. Правда, тогда я еще не знал, что горянки так же непокорны, как сами горы.

— Дедушка, скажи… Нет, не надо. Дурацкий вопрос.

— Спрашивай, спрашивай.

— Ну, если бы бабушка тогда, когда вы еще не поженились… если б она узнала про твоих родителей… Она бы все равно пошла за тебя?

— Она выходила за меня, а не за моих родителей, — сказал Мустафа.

— Значит, для нее это не имело бы значения?

— Не знаю. Надо будет спросить у нее при встрече, — усмехнулся Мустафа. — А можно, я теперь спрошу?

— Конечно.

— А для тебя это имело бы значение, если б ты собиралась замуж?

— Нет. Никакого значения. Но я — это я…

— А он? Он думает иначе?

— Да, — вздохнула Кадира.

«С кем она связалась, бедная? — сочувственно подумал Мустафа. — Живет в Германии, откуда у немцев такое отношение к туркам?»

— Понимаю, — сказал старик. — Он немец?

— Нет, он дурак, — еще раз вздохнув, сказала Кадира и продолжила: — Дед, приезжай скорее, по телефону все не расскажешь, а мне так нужно тебя увидеть…

— Может быть, заеду к вам, — сказал он.

Закончив разговор, он долго сидел в кресле, обхватив голову руками. Жизнь сложилась так, как сложилась. Прошлое невозможно исправить. Исправить можно только будущее, и, может быть, у новых поколений это получится. А у Мустафы не было будущего. Все, что ему осталось в этой жизни, — это могилы родителей, могилы, которые нужно найти…

И этот путь он должен пройти в одиночестве. Потому что даже его дети не способны его понять.

Вспомнив о детях, он снова ощутил приступ леденящей тревоги. И не успел он подумать о Сулеймане, как ему вдруг послышалось, что где-то рядом лопнула туго натянутая струна…

* * *

Поздняя осень подарила, наверное, один из последних солнечных дней, да и тот то и дело омрачался набегающими плоскими тучами. А когда они, покрутившись по узким улицам, остановились на углу Эстрапад и Туэн, хлынул настоящий ливень. Рустам первым выбрался из машины и обежал ее сзади, на ходу раскрывая зонтик. Он распахнул дверцу перед Мустафой и прикрыл зонтом от дождя.

— Куда идти?

Старик почувствовал, что у него дрожат колени от волнения. Он рассердился на себя, и поэтому его голос прозвучал грубо и раздраженно.

— Сюда, сюда! — послышался голос Блюменталя.

Мустафа оглянулся и увидел адвоката, стоявшего за стеклянной дверью одного из кафе на углу.

Они расселись за столик, и им поднесли кофе с круассанами.

— В такую погоду я бы предпочел поваляться на диване перед телевизором, а не сидеть тут и не караулить ваших родственников, — поеживаясь, сказал Блюменталь.