Там, где билось мое сердце - [41]

Он выглядел, как всегда, молодцевато. Гладко выбрит, усы и шевелюра идеально подстрижены.

— Вы владеете иностранными языками? — спросил я. Идиотский вопрос, но разговор начал меня тяготить. Еще и потому, что я не мог заставить себя называть его просто Ричардом и обращаться на «ты». И это тоже был идиотизм, в такие моменты неофициального общения фамилия режет слух.

— Неплохо говорю по-итальянски. Французский и немецкий на школьном уровне. Немного понимаю хинди и урду, освоил, когда служил в Индии. А ты?

— Так, ничего стоящего. Только мертвые языки. Латынь и греческий. До призыва учился на медицинском.

— Значит, собираешься стать врачом?

— Собирался. Но надо долго учиться. А после всего этого…

Мы оба обвели взглядом скромную маленькую гостиную, которую Вариан называл своим личным штабом. Вариан зажег свечу и долил в кружку виски.

— Ты прав, — сказал он. — После всего этого… жизнь покажется несколько пресной.

— Не знаю, как мне потом увязать то, что я увидел за эти четыре года, с прежней жизнью.

Вариан улыбнулся:

— Но иногда увязать все-таки хочется. Представить, что я снова в Нортумберленде, в родительском доме, и обнаружить, что все это было жестоким недоразумением, которое уже в прошлом. Мечты, мечты… Утром проснешься, увидишь казарменные стены и сразу поймешь, черт возьми, где ты. Прислушаешься к стрельбе, к грохоту артиллерии… и все становится на место. Проходит минута-другая, война никуда не девается, она тут, под боком. Зову денщика и бодро встречаю очередной день жестокого недоразумения.

И ведь действительно дикая, чудовищная нелепость. Берега Соммы, где сражались наши отцы, тысячелетиями были обычными сельскими угодьями, где крестьяне выращивали сахарную свеклу и все прочее, что родит эта земля. Селянин девятнадцатого века, взрывая плугом свой от прадедов доставшийся надел, и помыслить не мог, что это поле под низким небом станет новой Голгофой.

Земля вокруг нашего «дортуара» выглядела невыразительно, но стяжать кровавую славу тоже имела все шансы.

Находясь у перекрестья трех дорог, ведущих в сторону линии фронта, мы могли наблюдать за теми, кто возвращался оттуда. Кто-то шел медленным, но довольно ровным шагом, кто-то совсем еле-еле, явно уже отвоевался человек, а кого-то, прошитого осколками, вернее, то, что от него осталось, тащили на растянутом куске ткани, прихваченном лямками и ремнями, или на плоской доске. Увы, одним из таких несчастных на импровизированных носилках был рядовой Холл.

Ричард Вариан волновался все сильнее. Однажды вечером он разложил на столе карту и стал чертить на ней нынешнее расположение наших рот.

— И что мы тут сейчас имеем, а, Роберт? — спросил он, тыкая карандашом в образовавшийся на чертеже выступ. — Мы имеем вот этот гребаный клин.

Прежде я никогда не слышал от него бранных словечек.

— Неужели?

— Точно. Как тогда под Ипром. Помнишь?

— Мне рассказывали.

— Но что такое клин, знаешь?

— Это когда периметр линии обороны, огибая город или лесной массив, сильно выпячивается, как… как…

— …нарывающий палец. И его могут отрезать, палец этот. Ножницами откромсать к чертовой матери.

— Болезненная операция.

— Чрезвычайно болезненная.

— Вторая рота как раз на пальце?

— Подозреваю, что да, — сказал Вариан. — Там же и Егерский полк, отличные ребята. И орлы герцога Веллингтона, отборные парни. Что-то радио у нас…

— Барахлит?

— Да. Сплошные помехи, чтоб их. Сам послушай.

— Откуда немецкие войска попрут? — спросил я.

— А кто их знает. Кессельринг уже наверняка придумал ответный ход. У них было полно времени, чтобы подогнать подмогу из Франции. Брайан Пирз говорит, что за эти шесть дней они прихватили пленных из восьми разных дивизий.

— Ничего себе подарочек.

— Вот и я о том же. Эх, если бы мы поменьше валандались, они не успели бы.

Вариан сел. Я никогда еще не видел его таким растерянным.

— Кто из ротных командиров дольше всех не отдыхал?

— Дональд Сидвелл, — доложил я. — Пассмор был ранен, Пирз две недели отдыхал до нашего отплытия, Суонн пропустил несколько боев в Тунисе.

— Гмм. Не повезло бедняге Сидвеллу. И как он будет справляться дальше? Что ты по этому поводу думаешь? Вы ведь, кажется, старые друзья?

Я улыбнулся. Вспомнил, как мы застукали его верхом на лошади, он несся галопом и орал: «Вот она, милость Божья!» Вспомнил, как он рассказывал мне про Баха, сияя взглядом сквозь толстые линзы очков.

— Да нормально он будет, — успокоил я Вариана. — Знаете, какой Сидвелл умный, разносторонняя личность. Между прочим, обожает скачки, отличный наездник. Азартный жутко. Еще и пари заключит с Фруктом, то есть с Пирзом, чья рота продвинется дальше.

Вариан втянул сигарный дым, через пару секунд выпустил.

— Мне надо знать, какая там обстановка, до мельчайших деталей. Я бы и сам туда наведался, важно все знать досконально.

— Почему бы нам не попросить Джона Пассмора послать несколько ребят из его четвертой роты?

— Потому, что я решил всю четвертую роту бросить на подкрепление. Ты тоже пойдешь с ними, найдешь Сидвелла и передашь от меня, что он может убыть в двухнедельный отпуск.

— А нельзя ему передать насчет отпуска через кого-нибудь из парней Пассмора?