Таллин. Любовь и смерть в старом городе - [26]

Наконец, старшему каменщику приснился сон: здание не будет завершено, пока в его стены не вмуруют… девушку. Отцы города проявили своего рода «гуманизм» — и вместо порядочной горожанки замуровали проститутку: выдал ее любовник, нечестивый монах.

Те, кому доводилось встретить в Девичьей башне полночь, рассказывают: с этажа на этаж бродит призрак в монашеской рясе — душа монаха, проклятого за коварное предательство замурованной девицей…

* * *

Что правда, то правда — тюрьма в Девичьей башне действительно существовала. Проработала она до 1626 года. Но о содержании в ней исключительно особ прекрасного пола ничего неизвестно. Зато известно, что обширным подвалом Девичья башня обзавелась не в седое Средневековье, а лет сорок тому назад — во время приспособления ее помещений под кафе потребовалось спрятать кухонный блок под землю.

Реставраторы, вернувшие фортификационному сооружению его близкий к первоначальному облик, ничего не сообщали об обнаружении в башенных стенах каких-либо замурованных останков — ни женских, ни мужских.

Как ни парадоксально, к реальным девам, девушкам и девицам Девичья башня отношения не имеет. Ее название — плод «народной этимологии», переосмыслившей малопонятный немецкий топоним «Megdheturm» как вполне переводимый «Mädchenturm». Второе, собственно и означает «Девичья башня». Первое же, изначальное ее название несло в себе память о неком Хинсе Мегдхе, домовладельце середины XIV века и, что не исключается, подрядчике работ по возведению самой башни.

Главным фасадом его жилище выходило на нынешнюю улицу Рюйтли. Упираясь в крепостную стену, она перетекает в улицу Мюйривахе, имеющую к истории продажной любви в Таллине самое непосредственное отношение.

* * *

«Мюйривахе» с эстонского языка можно перевести как «простенок». По сути, простенком улица Мюйривахе, зажатая с одной стороны линией городских укреплений, с другой — домами небогатых горожан, всегда и была.

Облик узкого боевого хода, тянущегося вдоль крепостной стены и проложенного, прежде всего, для оперативного перемещения защитников города к той или иной башне, она сохранила на большей трассе своего маршрута. Единственное исключение — отрезок между улицами Харью и Вана-Пости, основательно выбомбленный в годы Второй мировой войны и застроенный в начале пятидесятых зданиями, не имеющими ничего общего с масштабами и обликом Старого Таллина.

Ничто не напоминает, что въезд во двор между теперешним Министерством экономики и кинотеатром «Сыпрус» — бывшее место расположения одного из самых своеобразных заведений средневекового Таллина — так называемого Красного монастыря.

Монашескую обитель, как ни странно, тут и вправду едва не возвели. Только церковная реформация помешала созданию в городе монастыря Святой Анны — комплекс зданий в 1522 году передали братству Святого Роха для оборудования в них чумного госпиталя.

Но еще за полвека до того «Красный монастырь» фигурировал в документах магистрата. Причем достаточно часто — как источник стабильного дохода городской казны, о котором власти заботились, регулярно проводя в здании текущий ремонт и модернизацию.

С точки зрения современного человека, источник этого финансового ручейка кажется довольно сомнительным: «Красный монастырь» был принадлежащим ратуше домом свиданий, или попросту — борделем.

Название это, представленное в исторической топонимике едва ли не всех приморских городов ганзейского региона, в бумагах городского совета Таллина встречается уже в 1474 году. И это не первое свидетельство о существовании в городе подобных заведений. Так, например, «криминальная хроника» 1430 года сообщает о неком монахе, задержанном в борделе.

Невольно задумаешься: не отсюда ли, часом, берет свое начало легенда о привидении в монашеской рясе, бродящем по этажам Девичьей башни в полночный час?!

* * *

Хотя желтая пресса и подкидывает время от времени сенсационные материалы о «веселящемся и развратничающем средневековом Таллине», мораль в нем была достаточно строга.

Местные кодексы Любекского права — стандартной «конституции» городов ганзейского региона — прямым текстом запрещали проституткам промышлять своим позорным ремеслом и селиться под защитой крепостных стен. Более того, добропорядочным горожанам запрещалось сдавать им даже чердачные каморки и подвальные углы. В противном случае на домовладельца падало подозрение в сводничестве, и самое малое, чем мог он отделаться, — стояние у позорного столба.

Позорный столб ожидал и саму женщину легкого поведения. Правда, если на момент задержания она была «очевидно и явственно беременна», наказание несколько смягчалось: ее только обривали наголо и навсегда изгоняли из города.

Насколько часто применялись к жрицам любви столь строгие меры — сказать сложно. Во всяком случае, в середине XVII века, когда строгость нравов почиталась у лютеран за высшую добродетель, ревизии по выявлению гулящих женщин проводились регулярно.

Правда, основной интерес ревнителей морали в ту пору привлекали уже городские предместья, прежде всего — корчмы и постоялые дворы. Из центра города, худо ли, бедно, продажная любовь, надо понимать, уже была изжита.