Талий - [10]

Рассказывая о своих делах, Наташа, вроде бы, советовалась с ней, но никогда не получала определенного совета. Да его и не могло быть в принципе, ибо, по убеждению Вероники, всякий шаг, который сделает всякий человек — по своей воле или по совету другого — заведомо ошибочен. Правилен лишь тот шаг, который сделан в отсутствии выбора. А так как выбор почти всегда есть, то… — и т. п.

Скорее всего, Наташе просто хотелось — при ее замкнутости — излиться, выговориться. Она могла это сделать — и делала — с Талием, но Талий свой, он все поймет, со всем согласится, будет кивать головой и сочувствовать, а Вероника хоть и близкая подруга, но человек все-таки посторонний, она может и поспорить, и поиронизировать, а главное, после бесед с ней часто кажется, что всё на свете — абсолютные пустяки. Талий однажды подумал, что Веронике надо бы стать психоаналитиком, принимать посетителей в каком-нибудь изысканно обставленном кабинете, но, в отличие от обычных психотерапевтов, с профессиональным участием выслушивающих пациентов — и этим заставляющих их думать, что проблемы у них действительно серьезные, она бы слушала с небрежением, покуривая сигаретку и попивая кофе. Женщина, например, жалуется, что потеряла контакт с мужем, что ее мучает ревность. Профессионал-аналитик пошел бы копаться в прошлом, начал бы выискивать комплексы, советовать, как обратить мягко, но эффективно внимание мужа на себя — удивив его чем-нибудь и т. д. А Вероника скажет: «Да ерунда это все, милая! Или ты его брось — или доведи свою ревность до конца. Выследи, накрой его с бабой, его не тронь, а бабу пырни ножом — но не до смерти, тебе ничего не будет, состояние аффекта и так далее, — да бабе еще пригрози, что если в суд подаст, ей вообще не жить. Я тебя уверяю, он после этого будет стелиться перед тобой и заглядывать в глаза, но ты вдруг поймешь, что тебе этот слизняк вовсе не нужен, — и вздохнешь с облегчением!» Возможно, это было б действеннее. Психоаналитики борются со страданием — и напрасно, оно, как правило, неискоренимо, его можно лишь загнать внутрь — или переплавить в радость, что может лишь сам человек, без посторонней помощи. Вероника же разменяет всякую драму и трагедию на дробную мелочь фарса, иронии, вместо прояснения ситуации — запутает еще больше, — а кто сказал, что человек всегда жаждет ясности? То есть Талий, например, жаждет, но он же не мужчина же!

Так будет думать она, когда Талий придет к ней с вопросами.

Господи, скажет она, зачем тебе это, Талий? Ее нет, зачем тебе это, что ты хочешь знать?

Хочу знать — почему, скажет Талий.

Ты идиот, скажет Вероника. Неужели ты не понимаешь, что у самоубийства (она совершенно спокойно — и даже с особенной отчетливостью произнесет это слово) никогда не бывает одной причины. Даже та, которую самоубийца сам укажет — недействительна. Ну, допустим, я скажу тебе, что она узнала, что заболела СПИДом. И — из-за этого. Тебе станет легче?

Она не могла заболеть СПИДом, скажет Талий.

Хорошо, пусть другая причина, скажет Вероника. Она безнадежно полюбила. И, будучи девушкой гордой и страстной, не вынесла тягости неразделенной любви. Но это все ерунда, Талий. Есть только одна настоящая причина покончить с собой у того, кто решил покончить с собой. Эта причина: он решил покончить с собой.

Это следствие, возразит Талий.

Ничего подобного, усмехнется Вероника. Это желание в ней, быть может, с трехлетнего возраста. Тебе никогда в голопузом детстве не приходилось играть с острыми предметами, испытывая странные ощущения?

И Талий послушно вспомнит — как вспомнил вот сейчас.

Он сидел, болтая ногами, за кухонным столом, глядя в окно, утром, в одних трусах. Года четыре ему было. Лето было. Жарко было, он помнит. Взял нож — не острый, с закругленным концом. И почему-то стал вдавливать в кожу живота, проминая ее так, что кончик был не виден, словно нож уже вошел в тело; у Талия защекотало страшно и сладко ниже живота, он стал надавливать еще сильнее, глубже — до боли. Оглянулся — будто что-то запретное делает, и схватил нож другой, с концом острым. Этот нож был больнее и почти сразу же проколол кожу, Талий испугался, отдернул руку с ножом, но непреодолимая сила заставила его попробовать еще и еще раз, но тут послышались шаги мамы — и он бросил нож, сердце колотилось, он ушел из кухни — и никогда больше не возвращался к этим странным экспериментам…

Неужели было? — удивится Вероника, обнаружив, что Талий хоть и не вполне человек, но что-то человеческое в зачатке имеет. Тогда, скажет она, ты способен понять меня. Не ищи, не допытывайся. Причина самоубийства — вся жизнь, следовательно, чтобы сказать себе, что ты более или менее знаешь причину, нужно всю жизнь человека изучить досконально, но и это будет знание приблизительное, в идеале нужно стать самим самоубийцей, хотя и это не идеал, так как и сам самоубийца никогда точно не знает, из-за чего он кончает с собой.

Кто ж знает? — потерянно спросит Талий.

Бог знает, если он есть, ответит Вероника, которая, как истинный человек вечного перепутья, находится в постоянном богоискательстве, ища пути к Господу исключительно с помощью богохульства, особенно в присутствии людей, которые в Бога верят, поэтому среди ее знакомцев есть молодой брадатый широкоплечий дьякон, она ведет с ним диспуты, чуя в нем Мужчину, зверя, и провоцируя в нем этого зверя — и зверь, возможно, выжрал бы все святое в дьяконе ради греховной любви этой женщины, но он не уверен, что она не посмеется над ним, когда он отринет свои убеждения ради нее…