Талисман Шлимана - [54]

Да, подумал Глеб, получается не только весеннее, но и античное убийство. Клитемнестра Климова, Антонина, посылает на смерть мужа (правда бывшего), а его любовница (Кассандра) и одновременно родственница (Электра) мстит.

«Я ее отпустил, хоть она меня и использовала. На наследство в Градонеже, а она ведь теперь единственная наследница, Елена обещала не претендовать, собственность останется городу». Вадим не стал писать и старался не думать, что у тетушки могла быть недвижимость заграницей. Относительно нее Елена ничего не обещала. «Она много рассказала о том, что узнала от Афанасия, и просила передать тебе, чтобы в Египте ты был осторожнее. Градонеж продолжается в Египте и в Дельфах. Нужно понять, откуда появился камень-талисман.

Вопрос о наших легендах остался. Что было вымыслом, что было правдой, что преувеличено… То, что Антонина многое раздувала, еще не значит, что все это – выдумки. И про талисман…

После истории с Еленой мне все чаще Пушкин вспоминается. Хорошо бы действительно найти такой камень-талисман, что помогает:

«Когда подымет океан

Вокруг меня валы ревучи,

Когда грозою грянут тучи –

Храни меня, мой талисман».

А особенно для меня сейчас актуально:

«Священный сладостный обман,

Души волшебное светило…

Оно сокрылось, изменило…

Храни меня, мой талисман»».

В ответ на это Глеб написал:

«Да ладно, Вадим. Если уж обращаться к Пушкину, то к твоей ситуации больше подходит:

А живы будем, будут и другие»».

Отложив смартфон, Глеб задумался. Неужели эта древняя история разрешилась так просто? Он не мог в это поверить.

Все просто. Но тайны маленького города, Египта и Дельфов еще не раскрыты. И кажется, все связано. И каждому путнику страстно хочется знать, что там за холмом.Найти тот камень. За поворотом.По дороге вдаль… и все продолжается.

Что-то особенно интересное было об этом камне в нескольких последних листах рукописи из Градонежа, Глеб перечитал:

" Когда гусляры, попрощавшись, вышли, вслед за ними в избу вошел человек, и с его приходом снова стало радостней. Обветренные его щеки и прямой взгляд напоминали о дорожном ветре, о чем-то дальнем, каких-то надеждах и поиске. Он дружелюбно поклонился всем в корчме. Даниил всмотрелся в его лицо, будто знакомое, но так мимолетно, как бывает только лицо случайного попутчика. . Гость сел, выпил меду и обратился к мастеру.

– Никто, думаю, кроме тебя мне лучше не скажет. Не знаешь ли ты, где мне найти таких мастеров, чтобы сотворили то, что князь хочет. Прост мой ум, где их искать, что делать, не знаю. Хоть к волхвам иди.

– А почему бы и нет, – вставил Местята. – Вот ведь царь Соломон, говорят, когда хотел свой храм построить, нашел дивья зверя Китовраса, тоже кудесника, и камень шамир. И ты поищи. Может, и ходить далеко не надо. Ведь говорят, был же у князя Изяслава такой дивный, странный камень. Узнать бы, где он теперь?

– Да что вы с этим камнем носитесь, будто владыка Феодор? Просто, может, вещица была дорогая, заморская, пусть и цены немалой. Вот те, у кого от золота ум мешается, и напридумали сказок. Чтобы от него человек великую власть или колдовство мог иметь – безделица так думать. Это ж не святой образок.

– Образок не образок, а от чернецов, может, эти разговоры и пошли, – заметил золотых дел мастер. – Я-то, сказать по правде, верю тем, кто в каждом камне великую силу видит, – он приподнял запястье, на котором блеснул гранат. – Он у меня от кручины, сердце веселит. Но мое ремесло такое. А вот откуда в монахах пошли такие толки, что у них там было, отчего они так переполошились, вот бы узнать.

Вавила почесал затылок.

– Да, по монастырям до сих пор забыть не могут. Говорят владыка Феодор однажды услышал что-то про тот камень. И уж успокоиться не мог. Сказал как-то княжичу Изяславу. Дурной он, языческий, не гоже княже, что ты его носишь. Изяслав плечами пожал «Он у меня от матушки». – «А у матушки откуда?» – «Не могу сказать, но обмолвилась она как-то, что из святых рук». – «Чего жена не наговорит. Как их прабабка Ева запретного плода не испугалась взять, так и они все, что грех, всегда берут без страха. А если эту безделицу, что ты на шее носишь, я сам внесу в церковь, вот увидишь, дурные вещи начнут твориться». Изяслав-то владыки не боялся, но уж очень не любил с ним спорить. «Тягота, – говорил он, – от него у меня на душе». «Безлепицу ты сказал, владыка, с радостью показал бы тебе твою неправду, но совсем отдать его тебе не могу, даже в церковь, а вот возьми его на богородичный праздник, надень, отслужи с ним службу и увидишь, что все это пустые россказни». Ну, князь, накануне службы ему его дал, Федор и надел его. В церкви-то ничего не произошло. А вот что с самим владыкой после того было, не разберешь. Только лучше не стало.

Влас, до этого безмолвно сидевший на лавке рядом с Гильомом, вдруг проговорил:

– Может, что и створилось тогда с владыкой. Отец Евагрий как-то обмолвился, будто было тогда владыке видение -золотой свет и россыпь самоцветных драгоценных камней. Да таких дивных… После этого и стало владыке это сниться. Евагрий и просил всех про тот камень расспрашивать не только в миру, но по монастырям и по разным княжествам, даже до Полоцка посылал. Только ничего пока не открылось, кроме мутных слов каких-то. Будто кто-то услышал про этот камень, кажется так. «Он увидит клады земные, только знать, как дальше идти», да и еще какие-то неясные загадки и слова. И оттого, что там про клады говорилось, владыке еще более загорелось найти его, до сих пор про все это спрашивает, ну а камня-то уж нет.