Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - [11]

И вот Короля разбудила все та же песня: «У самовара…»

Ивана уже не было. Куда он так рано? Но как все-таки раздражает этот запах табачного дыма, которым пропиталась их постель! Король вспомнил Векшеля. Вскочил, живо обулся. Одеваться не было необходимости: они с Иваном обычно не тратили время на раздевание. Нет, нет, верхнюю одежду они скидывали и вешали на веранде, где висели пальто и по вечерам одежда гостей. Обувшись, он вошел в общую комнату, здесь мольберты с картинами Калитко и Замовского, особенно бросалась в глаза «Истерия» — черт знает чем размалеванное полотно, занимавшее солидный кусок стены. У окна длинный стол, за которым обычно пировали посетители Жоры. Стол развернут так, чтобы можно было сидеть и на пыльном старом диванчике.

На столе патефон. Крутилась пластинка: «У самовара я и моя Маша…» Пел низкий хриплый голос. В комнате никого. Король вышел на веранду — и здесь никого. На вешалке никакой одежды, кроме пальтишка Короля. Это пальтишко он недавно надел на Сааре, где его вещи. В шубейке стало жарко бегать.

Зачерпнув воды из ведра, стоявшего на скамейке, сполоснул лицо над эмалированным тазиком. Хриплый голос кончил орать про самовар, раздалось шипение, и Король, вытираясь общим полотенцем, поспешил поднять звукосниматель. Кто же завел патефон и оставил?.. Не сам же он заиграл. Или, может, привидение? Или эти… какие-нибудь тени?

Обычно по утрам, когда Король просыпался и никого в ателье не оказывалось, на столе всегда находились остатки от вчерашнего пира. Сегодня в наличии только патефон, от ужина — ничего. Осмыслить такое трудно. Патефон есть, но даже хлебных крошек нет… А именно что-нибудь из еды волновало Его Величество, в данную минуту.

Он все еще размышлял о странном феномене с патефоном, а ноги уже вынесли его на веранду. Вскочив на бегу в пальто, он, подчиняясь ногам, очутился во а дворе и… Стоп! Надо обратно: необходимо все-таки надеть вязаную шапочку. Ее очень давно связала для него Хелли Мартенс. А теперь вперед — на Малую Гавань, к желтой двери! Ноги понеслись… А за желтой дверью в это время функционировала, казалось бы, обыденная жизнь, при всем при том, что жили здесь вообще-то в страхе. Кроме как бояться, им ничего не оставалось: невозможно же стать невидимками.

Алфред еще лежал в кровати — раннее утро. Под подушкой у него револьвер. Зачем? Мог бы он выстрелить из него, если бы пришли за ним? Он понимал: если суждено очутиться где-нибудь в подвале, то револьвер не спасет. Револьвер лежал под подушкой скорее всего просто так, как результат информации об известных случаях, когда кто-то чего-то боялся, а оружие вроде успокаивало своим присутствием.

Земляника обожала гадать. Верила ли она картам? Скорее всего, она приучила себя им верить: бывало же, что сходилось, бывало, совпадало — одним, словом, выходило… как по картам. Вот и теперь сидит в ночной сорочке, волосы распущены по плечам, почти такие же, как у Марви. Красивые волосы. И сама она достаточно хороша.

И вот легли четыре туза — исполнение желаний! Дай-то Бог! Сюда бы еще четыре короля… Обществом мужчины она по сей день обеспечена, но четыре Короля — это четыре короля. Лишнее доказательство удачи не вредит. Решила разложить карты на Алфреда. Итак: бубновая дама… Так, так, так! Кто бы это? Еще ложится червовая десятка и десятка… бубновая. Счастливый брак с блондинкой? Ерунда! Земляника раздраженно смешала карты: она же не бубновая дама, она — червовая, но бубновая… Это значит любовь да удовольствие.

Когда ноги Короля в бодром утреннем беге вынесли его на Малую Гавань, он чуть не налетел на идущих в том же направлении людей, хорошо, что они его не заметили, а то бы обратили внимание на удивление и испуг Его Величества, вызванные тем, что он узнал Векшеля, господина полицейского инспектора Лыхе в форме капитана милиции и еще двух мужчин в гражданском, так одевались рядовые истребительного батальона.

Король перешел улицу и, отстав немного, продолжал идти за ними. Далеко идти не понадобилось: четверо остановились у подъезда того же обшарпанного двухэтажного серого дома, к которому направлялся Король. Вошли только Лыхе с Векшелем, истребители же разделились: один остался у подъезда, другой направился во двор. Может, он искал уборную?

Насколько известно Королю, в этом дворе не было уборной. Король тоже вошел во двор… дома напротив. Отсюда через щелку отлично все просматривалось…

Алфред же все еще лежал в постели, не спал — думал. Не прислушиваясь, механически фиксировал звуки жизни, и какой-то участок мозга их расшифровывал за окном оживленно зачирикали воробьи, там, похоже, и ветрено, потому что тоненько дребезжало неплотно вставленное в форточку стекло. Он слышал не слышал, но знал, чем занята на кухне Вальве — что тут знать! Попытался о ней думать, но получалось вяло.

Обычно он не делился с ней своими думами — не чувствовал ее внутренней поддержки. Ему казалось, что заботы занимали Вальве, скорее всего, в связи с ее собственными перспективами жизни. В этом он ее даже не винил, считая, что это естественно: каждый борется за свое счастье доступным ему способом. Но, если для нее счастье — он, Алфред, то должна же она и за его жизнь переживать? А так ли обстоит дело? Он чувствовал, что его судьба — судьба лишь его одного. У нее в деревне Карула собственное хозяйство, значит, и ее независимость от него обеспечена; их совместная жизнь оборвется в тот час, когда уйдет из нее он. Что ж, у него и нет основания ее в чем-либо упрекать: он взял сей товар, зная ему цену.