Такова спортивная жизнь - [2]

Уэйд жует губами и щурится, будто раздумывая.

— Ведь при клубе есть дантист? — подсказываю я.

Он качает головой.

— Не знаю, Артур. Право, не знаю. Попробую навести справки.

Он смотрит на меня, словно прикидывает, стоит ли хлопотать.

— А не могли бы вы узнать прямо сейчас, сэр?

Он поворачивается и, волоча за собой пса, бредет между ворохами грязной одежды к двери. Собака пытается поднять заднюю лапу над одной такой кучей и чуть не летит кувырком.

— Я попробую, старина. Попробую. Положитесь на меня! — кричит он где-то в желтом тумане.

— Чтоб сегодня! — кричу я.

Он выходит, и духоту пронизывает струя холодного воздуха.

Я сползаю со стола и кутаюсь в одежду. Из бассейна доносятся вопли: чье-то поведение ниже ватерлинии не нравится остальным. Двое-трое как очумелые перемахивают через край и стоят, глядя на воду и почесываясь.

— Свиньи, — бормочет Дей и тоже смотрит на воду, а потом хохочет.

Настроение у меня как раз такое, без какого я сегодня с радостью обошелся бы.

Скамья скрипит — это Фрэнк сел рядом и, сам того не замечая, привалился всей тушей к моему плечу. Он сострадательно глядит на меня: его медлительный шахтерский мозг соображает, каково мне сейчас. С той же сосредоточенной неохотой он растирает себе плечи, не найдя другого способа выразить сочувствие. Я улыбаюсь ему; я ему всегда улыбаюсь, потому что в нем есть та скромность, которой обзаводятся профессиональные игроки под конец выматывающей жизни. Это отсутствие высокомерия и нравится мне во Фрэнке больше всего. Я не злюсь, что он капитан, и к его возрасту тоже отношусь спокойно. Скоро он совсем бросит играть.

— Ты идешь к Уиверу, Арт? — Он похлопывает себя по огромным ляжкам, и они трясутся. — Мне сейчас Морис сказал про его праздничек, — он кивает в сторону коренастой фигуры Мориса, почти изуродованной переразвитой мускулатурой.

И Морис ухмыляется нам, показывая на ссору в бассейне.

— Думал пойти. Как, по-твоему, я выгляжу?

Фрэнк встает и начинает вытираться; живот у него обвисает и колышется.

— Морис опять насвинячил, Арт, — говорит он и сердито смотрит, как Морис сгибается пополам от хохота. — На этой неделе я работаю в ночную, я ведь тебе говорил. И надо чулок сынишке повесить. — Он косится на меня и добродушно спрашивает: — А как твоя миссис Хэммонд?

Это уж такая шутка — говорить про меня и миссис Хэммонд. Но у Фрэнка она иной раз звучит упреком. Я шарю под лавкой и вытаскиваю сумку.

— Я кое-что купил для ее ребятишек. Девочке пару кукол, а сосунку — поезд.

— А сколько им?

— Линде, наверное, пять. А мальчонке пошел третий. Только их мамаше это не понравится. Она не любит, чтобы я вмешивался. — Я вытаскиваю из сумки негритенка, и он таращит глаза на Фрэнка.

Фрэнк улыбается.

— Говорят, там будет Слоумер, — говорю я ему.

Он неторопливо переводит взгляд на меня.

— Я бы не стал набиваться к нему в знакомые.

Я смеюсь, и он смотрит на мои зубы.

— Дорожки бывают разные, — говорит он и, кряхтя, нагибается, чтобы натянуть носки. — Но что-то не верится, чтобы ты пошел туда только из-за Слоумера. Кто она-то?

Фрэнк из тех, кто не слышит или не слушает, когда им отвечают, и только задает время от времени вопросы, чтобы собеседник не молчал. А если он вдруг и заинтересуется, то всегда тем, о чем разговор давно окончен. Вот он распрямляется, похлопывает себя по животу и поворачивается лицом к горящим углям в камине по ту сторону комнаты. Он перебрасывает мне полотенце.

— Ну-ка, потри мне спину, Арт. — Он покачивается под моими руками, и я не слышу, что он говорит.

— …На твоем месте я держался бы подальше, — заканчивает он, когда я вешаю полотенце ему на плечо, и начинает тереть мне спину.

— Совсем сухая. Ты слышал, что я сказал?

Я киваю, но думаю уже только о тупой боли, которая дырявит мне верхнюю челюсть.

— И занялся бы ты зубами. Это поважнее.

В комнату врывается холодный воздух — это открылась дверь. Вслед за собакой входит Джордж Уэйд.

— Вы скоро, Артур? — кричит он сквозь пар.

— А вы кого-нибудь подыскали?

— Закройте дверь, Джордж. Спасибо, старина, — доносится голос из бассейна.

— Какой-то школьный дантист. С ним договаривается мистер Уивер. Только надо поторопиться.

— Веселенькое рождество! — говорит Фрэнк. — Мне с тобой поехать?

— Не нужно, Фрэнк. Мистер Уивер сказал, что отвезет его на своей машине, — вмешивается Уэйд.

— Повезло, — решает Фрэнк. Он кашляет от пара и, опираясь багровой спиной о массажный стол, смотрит, как я одеваюсь.

Хватаю сумку, кричу из дверей: «Счастливого рождества!» — и иду за Уэйдом по холодной сырости туннеля под трибунами.

— И конечно, — продолжает он, — если вам придется вставлять зубы, как думает Дей, то клуб должен будет это оплатить. Я скажу Уиверу. Ну, как вы? То есть зубы как?

Я что-то буркаю, и мы по деревянной лестнице поднимаемся в буфет. В дверях, как я и думал, стоит старик Джонсон. Он хватает меня за локоть, когда я прохожу мимо.

— Как ты тебя чувствуешь, Артур? Все обошлось?

Глазки у него совсем сощурились от тревоги. Для него-то все кончено. Я вырываюсь, стараясь не очень его ушибить.

— Не приставайте к нему, Джонсон, — говорит Уэйд. — Мы торопимся.

Да только не слишком. Я сразу понял по спине Уивера, что поездка к дантисту в такое время ему совсем ни к чему. Уэйд переминается с ноги на ногу, пытаясь отвлечь Уивера от разговора. Пес стоит неподвижно. Джонсон следит из дверей. Наконец Уэйду надоедает приплясывать, и он легонько трогает плечо Уивера под дорогой материей. Фабрикант чуть оборачивается, разыгрывая свое обычное удивление перед случайностями жизни, и быстро взглядывает на меня, но тут же начинает с легкой насмешкой сверлить взглядом смущенное лицо Уэйда.