Такого не было даже в Афгане - [14]

4) начали марш в 14 часов.

Советник командира бригады

18.11.1987

Описать то, что произошло за эти два дня (16 и 17 ноября) трудно, нужно было всё это пережить. Мы сейчас сами не понимаем, как мы остались живы и вырвались из этого пекла.

Случилось как раз то, о чём мы говорили комбригу. Противник за ночь с 15 на 16 ноября всё хорошо разведал, подослал корректировщиков, провёл пристрелку колонны. Также подготовил рубежи атак. В общем, сделал всё то, что нужно.

16 ноября в 6.00 утра мы выстроились в колонну и стояли в ожидании начала движения. В это время подошёл топливозаправщик, и мы решили дозаправить наш БТР. Наш старший был снаружи, когда всё это началось.

Первый же снаряд разорвался в десяти метрах от нашего БТРа. Как наш старший остался жив, наверно, одному Богу известно. Мы с артиллеристом сидели на заднем сидении, когда в лицо нам ударила волна воздуха пополам с песком. Артиллерист тут же выскочил наружу и стал кричать старшего, думая, что тот погиб. Но Анатолий Михалыч уже запрыгивал на БТР.

И тут начался такой обстрел, какого мы, наверно, ещё не видели. Снаряды рвались пачками. Всё смешалось, началась паника, все пытались куда-то ехать. А юаровцы били «по-чёрному». Мы стали выходить из-под обстрела. От разрыва снарядов наш БТР бросало из стороны в сторону. Наверно, юаровцы пристреляли очень большой район, потому что только через 40 минут мы смогли вырваться из зоны обстрела.

В первые же минуты осколок пробил навылет ногу одного из наших охранников. Мы затащили его и ещё одного внутрь БТРа. Их трясло как в лихорадке, а глаза были полны ужаса. Я дал им бинт, чтобы перевязали ногу, но они не смогли этого сделать. Тогда я сам перевязал ногу нашему охраннику.

Когда мы, наконец, вышли из-под обстрела, то увидели, что с нами осталась только часть колонны во главе с зампотылу[12] бригады. Лицо у него было очень испуганное и растерянное. Ни на один из наших вопросов он не смог дать вразумительного ответа и сильно заикался. Колёса, кузова и кабины машин зияли дырками от осколков.

Наконец, появился сам комбриг и начал наводить порядок: указал район сбора, отдавал приказания. С большим трудом собрали колонну и двинулись к реке Убе. И вот тут-то юаровцы атаковали нас с подготовленных позиций. Как мы и предполагали, юаровцы всё хорошо продумали: бригада сразу же оказалась прижатой к шане (как я уже говорил, шана — это заболоченная пойма реки). Впереди полукругом располагался противник, а сзади нас была эта чёртова шана, машины через неё не могли переправиться, нужно было стелить гать. Началась паника, противник вёл интенсивный обстрел, ангольцы побежали через шану на другой берег.

Только появление комбрига заставило их остановиться. Комбриг метался по всей бригаде: от передовой до тыла, кричал, ругался, требовал, отдавал приказы. Впереди шёл бой, небольшая горстка ангольцев сдерживала бешеный натиск юаровцев, а вся бригада практически была здесь у шаны с «квадратными» от страха глазами и трясущимися руками. Они столпились у берега, готовые в любую минуту всё бросить и бежать.

Комбриг приказал стелить гать[13]. Этим занялись те, кто был ещё в состоянии что-то соображать и делать. На другую сторону был послан небольшой отряд для прикрытия от возможного нападения противника.

Обстрел и атаки продолжались с небольшими перерывами. Мы приготовились к самому худшему. Собрали вещмешки, сожгли ряд документов и бумаг. Решено было, в случае прорыва юаровцев, сжечь наш БТР, БРДМ, две машины и уходить пешком через шану и до Куито.

Была, правда, ещё слабая надежда на 25-ю бригаду, которая шла нам на помощь. Но и она рухнула, когда по радиостанции мы услыхали голос старшего советника 25-й бригады. Он крыл семиэтажным матом и кричал, чуть не плача: «Бегут, сволочи… Всё бросают: технику, оружие… гады!» Очевидно, юаровцы, недолго думая, развернулись и врезали по 25-й бригаде, а тем было достаточно услышать, что их атакует «Буффало», и они побежали.

Когда наша гать была уже почти готова, противник стал её обстреливать, а затем на том берегу появились бойцы нашего заслона, смятого противником. Ловушка, таким образом, захлопнулась.

Вся техника бригады пошла «ездить по кругу», уворачиваясь от снарядов. Мы сидели в нашем БТРе мокрые, как цуцики от страшной жары и напряжения…

Нам тоже ничего не оставалось, как уворачиваться от разрывов. Как только видели, что где-то разорвался снаряд или мина, сразу бросались туда, потому что знали, что в ближайшие несколько минут снаряд туда не упадёт.

Те ангольцы, что не успели залезть в БТР, БРДМ или ещё куда-нибудь, метались, прячась за что попало. Повсюду слышались крики раненых и вопли ужаса, всё это перекрывалось разрывами снарядов и визгом осколков.

Наконец, наверно, нащупали слабое место в рядах противника, и все ринулись туда. А, может, это юаровцам надоело с нами возиться? Так мы себя спрашивали. Но это вряд ли, потому что за это время их тактику мы уже изучили. Они предпочитают бить ФАПЛА по частям и уничтожать полностью, чтобы им больше уже не мешали. А с нашей бригадой у них особые счёты.

Как бы то ни было, но около 15 часов дня мы, наконец, вырвались из этого ада.