Такеши Китано. Автобиография - [4]

Шрифт
Интервал


Я люблю вино. Всегда испытывал к нему настоящую страсть. Возможно, именно этим объясняется мой интерес к истории Европы... Для меня Франция и Италия ассоциируются в первую очередь с вином. Однажды я подарил моему другу, хозяину японского ресторана, чудесное французское вино, урожая

1944 года. Не правда ли, поворотный год? Я не могу вспомнить, из какого именно замка его привезли. Это было потрясающее вино. Изысканное. Мне нравится, что оно рождается на земле. Если вино сделано с любовью, то и пьётся оно с не меньшей любовью. С ним наша жизнь становится прекраснее. Оно помогает достичь счастья. А счастье — это же ключ к существованию. Вино помогает превозмочь все невзгоды, даёт силы жить. Вы же знаете: для меня несчастная жизнь намного грустнее смерти...


После войны

Вино течёт, пробуждая воспоминания. Такеши Китано рассказывает о своём токийском послевоенном детстве. Ностальгия по утраченному времени...


В детстве было время, когда я ещё не понимал, какие ужасные события произошли в моей стране во Вторую мировую войну. Я потратил долгие годы, чтобы осознать, что воинственный авантюризм Японии с последующей агрессией и оккупацией в первую половину XX века плохо закончился. Когда я был маленьким, у меня не было чёткого представления об этом периоде, множестве катастроф и разломов. Уже позже я узнал и понял, что же произошло на самом деле.

Когда я родился 18 января 1947 года в Умеджиме, в квартале Адати, на севере Токио, в столице были ещё заметны разрушения, причинённые войной. Как и в большинстве других городов, долгое время после окончания войны на токийский пейзаж было больно смотреть. Дети играли посреди кварталов, разрушенных зажигательными бомбами, на бесхозной земле, где росли сорняки. Американцы во время бомбардировок постарались уничтожить большую часть промышленности крупных городов.

Правду я узнал благодаря школе и моим приятелям. Однажды, увидев военные фотографии, я понял, что весной и летом 1945 года Япония была погребена под ковром из бомб. Всем известно об ужасных событиях в Хиросиме и Нагасаки. В других странах люди знают, что в конце войны множество немецких городов, например Дрезден, были уничтожены бомбардировками союзников. Но большинство из них даже и не подозревает, что огромное количество японских городов превратились в пепелища и были буквально стерты с лица земли, как Нагоя, Кобе и Йокогама. В особенности пострадал Токио. В начале весны 1945 года, в ночь с 10 на 11 марта, в столице погибло почти сто тысяч человек. Вы можете себе представить, сто тысяч! Целые кварталы были разбомблены, повсюду, особенно на севере столицы, где дома были построены из дерева, пылали пожары. Жившие в этих домах семьи, старики и дети, сгорели заживо. Всё это я узнал слишком поздно, ближе к концу 1950-х годов.

Я рос в одном из беднейших районов Адати и был самым младшим в нашей семье. Когда я появился на свет, моему отцу было хорошо за пятьдесят. Вот такая незадача! Из-за учёбы в школе мне частенько влетало от родителей, особенно от мамы. Япония в то время была ещё очень бедной страной. Наша начальная школа, как и все прочие, была бесплатной. У нас даже не было счёт, так что считать приходилось в уме. Наши учителя пытались нас поддержать, заверяя, что настоящему японскому ребёнку никакие счеты ни к чему, достаточно просто сосредоточиться и хорошо знать таблицу умножения. Школьные годы были полны унижений. Школьники из бедных семей насмехались над теми, кто был ещё беднее их.

В Токио, как и по всей стране, период после войны — с 1945 по 1952 год — был ознаменован американской оккупацией и общим желанием воспрянуть духом и избавиться от нее. Это был национальный порыв. Всё японское общество пыталось возродить страну, и это касалось не только экономики. Тем не менее восстановление шло медленно и тяжело. Я помню, что люди отказывали себе буквально во всём. Так было и в нашей семье. Отцу не хватало денег нас прокормить. Во всех рабочих кварталах дети не наедались досыта.

Знаете, всякий раз уже в течение более двадцати лет, когда я приезжаю в Европу или Соединённые Штаты на показ моих фильмов, журналисты и критики задают вопросы только по поводу фильма. Мы обсуждаем содержание, историю создания, персонажей, но редко кто просит меня рассказать о детстве, описать место, где я вырос, которое называется «ситамати». Рабочие кварталы были самым дном Токио. Сегодня трудно представить, на что это было похоже.

В смутное время я рос в этом квартале. Тогда я был ещё слишком мал, но, несмотря на все разговоры о возрождении Японии, понимал, что страна разорена. Восстановление осложнялось ещё и американской оккупацией: жить приходилось по законам, установленным генералом Макартуром и его войсками. Да, Дуглас Макартур! Образ этого огромного человека с трубкой навсегда остался в памяти у людей моего поколения. В то время улицы столицы были заполнены не только военными, но и простыми американцами. Многие люди даже приветствовали их появление. Так началась стремительная американизация нашего общества.

Порой кажется, что я настроен против Америки, но на самом деле это не так. Просто, как и большинство японцев, я люблю её покритиковать. Временами меня раздражают американская самоуверенность, желание иметь абсолютную власть и наглое выпячивание своей силы. Но это не наваждение. Иногда на меня находит, но длится не долго. В глубине души я не антиамериканист.


Еще от автора Такеши Китано
Мальчик

Эти три рассказа одного из самых популярных режиссёров Японии… были изначально опубликованы в 1987 г., предшествовав, таким образом, первому фильму («Жестокий полицейский», 1989 г.) и самым экстремальным телевизионным выступлениям, однако сделаны они из одного материала — это детство и юность самого Китано…В них видны истоки его резкого и личного стиля, они дают возможность глубже понять его поздние фильмы, с их сухим юмором и задумчивой сентиментальностью.Дональд Ричи, «The Japan Times»Такэси Китано — культовый актер и кинорежиссер, самая знаменитая персона в японском кинематографе последних десятилетий.


Кикудзиро и Саки

Мать, суровая и властная Саки Китано, оставила неизгладимый след в жизни сына. Отец Кикудзиро был нелепым и робким человеком, который, не выпив сакэ, не мог вымолвить и слова… Такеши Китано унаследовал жесткий и сильный характер матери и талант быть смешным и бестолковым, видимо передавшийся от отца. В книге содержатся его детские воспоминания о родителях и последующий взгляд на них уже глазами взрослого человека, пережившего смерть отца и матери.


Рекомендуем почитать
Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)

За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.


Диана. Обреченная принцесса

В своей книге известный публицист и историк Дмитрий Медведев, автор книг «Черчилль. Частная жизнь» и «Тэтчер. Неизвестная Мэгги», поведает о Диане, принцессе Уэльской, одной из самых красивых и трагичных женщин последних десятилетий.Используя многочисленные источники, большинство из которых никогда не публиковались на русском языке, автор расскажет, какие тайны скрыты в детстве Дианы, как развивался ее роман с принцем Чарльзом и что послужило истинной причиной их развода, какие отношения сложились у принцессы с другими мужчинами и с кем она была готова создать новую семью, какую роль в ее жизни играли пресса и благотворительность.


Другая Шанель

Биографий Коко Шанель существует великое множество. Но история женщины, которая пришла в мир моды и перекроила его, как неудачное платье, достойна большего, чем сухое перечисление фактов. Шанель сама писала роман своей жизни, отказываясь становиться на колени, какие бы трудности ни преподносила ей судьба. Коко склонялась только перед своей одеждой… «Другая Шанель» – другая книга о великой женщине, взгляд художника, а не историка.