Такая работа - [13]

Решившись наконец поступить на заочное отделение Высшей школы и взяв отпуск на подготовку, Шальнов в первый же день почувствовал себя так, как будто под его ногами вместо привычного твердого основания оказался бегущий по волнам шаткий, непрочный плот.

Весь первый день, перелистывая учебники, которые принесла ему из школы жена, Шальнов еще надеялся, что неожиданно зазвонит телефон, и он снова вернется к своим привычным, не очень сложным, но хлопотливым обязанностям.

Дни шли, а телефон ни разу не звонил. К этому времени Шальнов понял, что может сдать приемные экзамены только случайно, потому что давно уже отвык заставлять себя с трудом познавать новое, потому что многое он успел забыть или не знал раньше.

Так, всей душой жалея Мартынова, которому он всегда симпатизировал, Шальнов с радостью прервал подготовку к экзаменам и приехал в горотдел.

— Нужен развернутый план мероприятий, здравствуй, — сказал Шальнов, едва Ратанов появился в дверях его кабинета. — Понимаешь? Нужно все силы положить, чтобы раскрыть! А вдруг не раскроем? Нас с тобой за это преступление сто лет трясти будут! Самый подробный план! Все версии!

…Можно было на нескольких чистых листах бумаги написать возможные версии. Все теоретически возможные. Первую… Вторую… Шестую… Десятую… Убийство с целью ограбления… Месть… Ревность… Версия о нападении шизофреника, бежавшего из Никольской психобольницы… Чтобы все было полно, грамотно, солидно. Застраховано на случай неудачи.

Ратанов по одному только плану мероприятий мог уже распознать такие дела. Подавленный тревожной мыслью об ответственности и втайне не веря в свои силы, следователь или работник уголовного розыска спешит выдвинуть и проверить как можно больше версий. Он постоянно видит перед собой того, кто будет потом, когда преступление останется нераскрытым, придирчиво листать страницы дела и судить его мастерство и способности; и на ту версию или версии, которые ему самому кажутся главными, он боится бросить все свои силы, чтобы не оставить непроверенной ни одну из остальных.

«Не даст до конца отработать участки, — сразу же с тревогой подумал Ратанов, — отберет людей… Заставит в угоду поверяющим искать в жизни Андрея роковую девушку! Не бывать этому!»

— Василий Васильевич! Сейчас я вернусь к вам — мне позвонить должны…

Ратанов бегом спустился в дежурку и нашел Альгина.

Там было решено, что за план возьмутся Шальнов и Веретенников, а Ратанов будет доводить до конца уже начатое.

…В воскресенье город начинает жить позже обычного. Непривычно пусты ранние автобусы, на улицах — редкие прохожие, у кино выстраиваются звонкоголосые ребячьи очереди. Но уже к полудню узкие рукава боковых улиц выносят к центру шумный людской поток. Он течет по тротуарам, дробясь о двери магазинов, парикмахерских, фотографий, втягиваясь в подъезды домов. И кажется, что в этом людском водовороте нет ни системы, ни логики.

В этом потоке шли по городу оперативники. Если бы на карту города нанесли пунктиром их путь, то прерывистые линии вырезали бы из лабиринта улиц правильный квадрат с центром на Смежном переулке, внутри которого не было бы ни дома, ни магазина, ни палатки чистильщика обуви, ни газетного киоска, не пересеченных этим пунктиром.

Андрей Петрович Сабо жил один. Рогова как будто уже встречала где-то этого человека — так знакомы показались ей его худые плечи, ссутуленная спина, тонкая проволочная оправа круглых вышедших из моды очков. Он пригласил Нину в комнату, где под окном, на коврике лежала большая породистая овчарка со щенками, извинился и вышел в переднюю. Овчарка настороженно покосилась в сторону Нины, а потом сразу забыла о ее существовании.

Через несколько минут хозяин вернулся — на нем уже была аккуратная, несколько вылинявшая куртка из вельвета, галстук. И тогда Нина вспомнила — такого же вот пожилого человека, в стареньком, но чистом и аккуратно выглаженном костюме, она встретила недавно в троллейбусе — он встал и уступил место молоденькой застенчивой девушке.

— Вы любите собак? — спросил Сабо, извиняясь за присутствие в комнате овчарки.

— У нас дома тоже живет овчарка…

Разговор начался. Сабо слушал ее внимательно.

— Кажется, я могу вам чем-то помочь, — дослушав ее до конца и улыбнувшись своей тихой ровной улыбкой, сказал Сабо. — Я гуляю с Альмой ночами. Мы уже привыкли. Чудесный воздух, тишина, отсутствие маленьких сорванцов, что кидают палками в собак. В пятницу мы с ней тоже гуляли. Я решил пройти к судоверфи. Людей на улицах было мало. Альма без поводка бежала впереди. У монастыря — знаете? — мы повернули назад. Навстречу нам из города шли двое. Под самым фонарем мы встретились. Один, высокий ростом, шел справа, ближе к домам — его я не рассмотрел. А второй был без рубашки и майки. Рубашку он нес в руке. Мускулистый, не очень молодой, лет, может, тридцати, черноволосый. Я его хорошо рассмотрел, еще отметил даже, что молодежь, как и мы когда-то, предпочитает часто сапоги — он был в сапогах.

Нина слушала внимательно, а глаза ее скользили по стенам комнаты: диван-кровать, тумбочка, книжные полки, занявшие всю стену, — Диккенс, «Степан Разин» Злобина, Луначарский, Толстой, Ленинский сборник… Над столом большая незнакомая фотография — мужское волевое лицо, крутой лоб… «Почему он один? — мелькнуло у Нины в голове. — Запоздалый разрыв с семьей? Смерть жены?»