Такая нежная любовь - [20]

— Я бы лопнул от гордости.

Улыбаясь, она выпрямилась.

— Не будем слишком торопиться: прежде всего возобнови занятия, затем решишь… мы решим, что надо будет делать. Если ритм нашей жизни должен в связи с этим несколько измениться, то ни дети, ни я не будем жаловаться на это. Мы все хотим, чтобы ты была счастлива.

Она так страстно принялась его целовать, что ему пришлось отбиваться смеясь.

— Остановись! Ты меня проглотишь!

— Знаешь, что мы сделаем? Я начну с того, что покажу тебе в воскресенье все мои юношеские работы, которые сейчас заперты на чердаке у моих родителей.

Глава 6

Теперь, когда Черил вернулась к вечерним занятиям, у нее больше не оставалось времени на готовку ни ужинов, ни десертов. Госпожа Тревор согласилась приходить ежедневно, пока не подыщут кого-нибудь из доверенных лиц, чтобы вести домашнее хозяйство.

Именно сам Брюс предложил нанять гувернантку, считая, что жена расцветет куда лучше, занимаясь своим искусством, чем будет умирать от скуки, стоя за плитой, которая, по правде говоря, никогда ее не вдохновляла. Он предполагал, что отныне у него будут финансовые ресурсы, и хотел, чтобы первым, кто этим воспользуется, стала она. По крайней мере это было то, что он ей объяснил, когда пришло время все устраивать. Он единственно настоял на том, чтобы она продолжала управлять в течение дня магазинчиком.

Молодая женщина записалась на курсы металлической скульптуры, которые она прилежно посещала два часа в день в одной мастерской в центре Гринвич-Виллидж. Она рано начинала свой день, заканчивала его поздно, но, главное, не жаловалась на это, счастливая оттого, что по возвращении находила уже готовую еду. Она чуть меньше виделась со своими детьми, но атмосфера в семье оставалась теплой.

Она показывала Брюсу свои старые картины и одновременно снова и снова открывала их для себя. Отдельные работы показались ей неуклюжими, но в целом это было нечто вроде взрыва красок, каждый раз гармонично подобранных или смело противопоставленных.

Брюс не скрыл своего удивления:

— Боже мой! У тебя же настоящий талант! Почему ты никогда мне об этом не говорила?

— Не знаю, мне кажется, что-то застопорилось во мне самой.

— Мне трудно понять, как ты могла так долго глушить в себе свою глубокую индивидуальность. Я знал, что у тебя имелись способности, но был далек от того, чтобы представлять их себе такими развитыми, такими оригинальными!

— Послушай, — сказала она смеясь, — ты не художественный критик, ты мой муж. Мне лучше бы не очень-то тебя и слушать, а не то я не добьюсь больше никакого прогресса и буду лишь почивать на лаврах!

— Ты права. Выберем уже сейчас некоторые из твоих полотен, чтобы украсить ими дом. Я хочу иметь их перед глазами, они слишком хороши, чтобы оставаться спрятанными.

Эта мысль понравилась молодой женщине, и они повесили в гостиной большую прямоугольную картину, которая представляла собой нечто похожее на темный фейерверк, в котором разрывались сверкающие кометы красного и белого цвета. Другую они поместили в кабинете, та выглядела как пылающий оранжевый факел, переходящий зигзагами от киновари к почти белому в глубине полупрозрачной атмосферы. И, наконец, самая любимая картина Брюса — столб дыма, окрашенного в синеватый цвет, покойный, словно молитва, вздымающийся к звездному небу, — украсила их спальню.

В считанные дни жизнь Черил преобразилась, перейдя от полной подавленности к исполнению мечты, которую она считала уже нереальной. Причем самой большой неожиданностью для нее стала реакция детей, открывших для себя ее произведения. Никто не остался к ним равнодушным, чего она, по правде говоря, сперва опасалась.

— Мамочка, — взволнованно сказала Саманта, — можно сказать, что это похоже на движущийся свет.

— А ты, Бобби, тебе нравится? — спросил Брюс.

— Мне очень нравится, что в доме есть мамины картины.

— Ты их считаешь красивыми?

Ребенок на какое-то время замолчал.

— Не знаю, — сказал он в заключение, — но они мне напоминают о маме.

Что касается Нэнси, то она молчала, во все глаза рассматривая эти художественные композиции, которые, казалось, погружали ее в пучины размышлений.

— Мамочка, а где были мы, когда ты их нарисовала?

— В наших мыслях, дорогая, — ответил ее отец.

Он взял ее на руки.

— Вместе с картинами? — спросила она.

Тронутая этим Черил погладила ее по волосам.

— С картинами, с домом. Ты же помнишь, что у нас не было этого дома, когда ты была совсем маленькой?

— Да. А что у тебя в мыслях теперь?

— Много чего еще, моя милая, а особенно ваше счастье.

Солнце сверкало над Вашингтон-сквер. Черил бежала трусцой, готовясь добраться до «Сердца камня», чтобы перекусить сандвичем, как вдруг остановилась в недоумении: под статуей Гарибальди стоял Стефен, улыбающийся и неподвижный, как будто дожидался ее там в течение нескольких лет.

— Здравствуй, Черил.

— Здравствуй. Что ты здесь делаешь?

— Надеялся увидеть тебя, когда придешь.

— Теперь ты следишь за мной?

— Нет, поджидаю тебя. Это иначе.

Он напряженно всматривался в нее, держа в руке сигарету.

— Наконец-то ты такая, какой я хотел тебя видеть. Такой я тебя узнаю!

— На самом деле ты узнаешь меня тогда, когда я одна и одета как подросток.