Такая долгая жизнь - [63]

В это время как раз и просыпался Тихон Иванович по старой привычке. Два года уже он не занимался промыслом — Серый околел, а покупать новую лошадь было ни к чему: и годы не те, и время не то. Старики Константиновы жили на деньги, которые присылали им дети. Ксеня помогала им и продуктами. В доме у нее был достаток. Жили они теперь не на «Заводской даче», а в городе, на главной улице — Ленинской. Братья Михаила — Максим и Алексей — построили себе дома в Стахановском городке и отделились. Мать Михаила — Анастасия Сидоровна — попеременно жила у сыновей: то у одного поживет, то у другого, то у третьего.

Утром Тихон Иванович обходил свои «владения». Потом подметал двор, копался в огороде: вырывал сорную траву, подпушивал землю под помидорной рассадой.

Работа эта испокон веков считалась не мужской, а женской, но что сделаешь, если Ивга в последнее время хворает. Исхудала вся, как тень стала, а что болит — не допытаешься. Ксеня к ней тоже постоянно с расспросами приставала:

— Ну что у вас болит, мама?.. Давайте врачу вас покажу. В нашей поликлинике очень хорошие врачи.

— Ой, доченька! Николы я у тих дохтуров не була, тай ни пиду.

— Но почему, мам?

— Ну шо я им скажу? Ничего у мэнэ не болить. Це вже старость… Пиду, доченька, я полежу лучше.

Целый день может пролежать. А ведь раньше какой неугомонной была: с рассвета дотемна не приседала. Да и немудрено: ну-ка накорми такую ораву — тринадцать детей да муж… Обстирай. Огород держи… Куда там присесть — в гору глянуть некогда было. А теперь вот покой. Лежи себе. Дом они строили на всех, а теперь хоть в прятки с дедом играй — остались вдвоем. Дочери все разлетелись, живут семьями. Пишут мало, редко… Да и то… кроме Ксени, все не шибко грамотные. Писать для них — мука. Евгения Федоровна, случалось, возьмет карандаш, а он из рук валится: нету сил — и все. И в сон клонит.

Дед сначала ворчал: не любил бабской работы. Но что делать? Смирился.

Покопается в огороде, съест, что бабка с трудом ему приготовит, — и за Библию. Кажись, наизусть он ее знает, а все читает. Читает вслух. Так ему легче. Да и ей веселей — хоть человеческий голос слышит. Дед-то так неразговорчивый… Скорей бы уже Катерина из Луганска приезжала. Что-то там не ладится у ее Порфирия, у мужа, на кожзаводе. Уходить он хочет. Тогда они всем семейством переедут сюда. И мать отписала им: приезжайте, места в доме всем хватит и нас, стариков, досмотрите…

Тихон Иванович управится по хозяйству и слоняется из угла в угол. Тоскливо без настоящего дела, от сознания своей старческой немощи, тоскливо без шума, которым всегда был полон дом.

Приедет, бывало, он с работы. Серого в конюшню поставит, покормит — и во двор, потому как за ребятней нужен был глаз да глаз. Шелковицу не жаль — пусть объедаются, все равно от нее проку мало, разве что киселя сварит Ивга. Так им шелковицы мало. Митька, Нюрин, шкода был, всегда зеленые жерделы пообдирает, наестся, а потом живот болит. Тихон Иванович усмехнулся, усы его дрогнули: до чего ж Митька худущий был. Когда живот втянет — будто там и кишок у него нет, ничего нет. Прямо форменный шкелет, пацаны так и дразнили его — шкелет! А теперь Митька десятый класс кончает, собирается поступать в институт. Валя, сестрица его, та тихая была. Целый день в куклы играет, а то мух хоронит — жалостливая. Коля, Марфин, тот тоже ничего. Не без баловства, но ничего. Учится хорошо. Если деду непонятно что в газетах — всегда растолкует. В последние годы Тихон Иванович пристрастился к газетам. Много интересного там пишется. И где, в какой стране, что случилось. И где война. И что у нас. Как-то сказал он Ивге:

— Эх, Ивга, було б мэни сёдня двадцать рокив…

— Ты что, старый, сказывся, чи шо?.. Чи молодайка глянулась?..

— Дура, — оборвал он жену. И махнул рукой: «Все равно не поймет. У бабы ума шо у курыци…»

Поговорить бы с кем.

Засобирался к вечеру Тихон Иванович к Ксене, в надежде Михаила застать и потолковать с ним о том о сем, о политике.

— Ты кудай-то, старый, збираешься? — спросила Ивга.

— Пиду внука, Вовку, провидую…

— Ось надумал… Ну тоди возьми там в макитре пирожкив з фасолию та з кабаком — Михаил любэ.

— Буду я там з твоими пирожкамы носыться. Чи йисты у них ничого?

— Ну як же ты без гостинцев пидешь? И Вовочке пасху возьми, там на припечке вона…

Дед поворчал, но взял пирожков и пасху, сложил все в полотняную котомку, по дороге внуку купил еще сладкого — «петушка на палочке».

* * *

— Вот хорошо, батя, что пришли, — обрадовалась Ксеня. — Сейчас обедать будем.

— А Михаила ще нема?

— Он поздно приходит.

На шум выбежал из соседней комнаты Вовка. На нем был белый китель, пуговицы с якорями — моряк да и только. У Вовки было новое увлечение. «Вырасту — стану капитаном первого ранга», — говорил он. В детской на большом столе — в «порту» — стояла его эскадра: линкоры «Марат», «Октябрьская революция», крейсер «Аврора» и миноносцы «Стремительный», «Беспощадный» и «Бедовый», тральщик и два торпедных катера. Кое-что из этих кораблей было куплено в магазине, остальные сделал сыну Михаил.

Вовка сразу потащил деда в «порт»:

— Хочешь, деда, я тебя боцманом сделаю? Хочешь на «Марат»? Это у нас самый большой линкор. Он непотопляемый, потому что весь разделен на отсеки. Попадает торпеда в один отсек, хлынет туда вода — матросы закроют водонепроницаемые двери, и кораблю хоть бы что…