Такая долгая жизнь - [57]

Оставив вещи в отеле, они поехали на «Мариене». Миновав Доберанерплац, а затем проехав мимо высокого каменного забора «Нептунверфта», машина пошла по снежному коридору. Город, по сути, кончился. На протяжении четырех километров до «Мариене» по обе стороны дороги располагались небольшие дачи: клочок земли, окруженный штакетником, несколько деревьев, чаще всего яблони, и маленький домик, а вернее, будка, сколоченная из старых ящиков для садового инструмента.

Попадались, правда, домишки и посолиднее, с застекленными окнами, с небольшими верандами. Теперь все это было засыпано снегом так, что деревья казались карликовыми, и на поверхности торчали только крыши. Дорога была достаточно широкой и хорошо укатанной, но на всем пути они обогнали только одну грузовую машину.

Лютая зима и новый экономический спад сделали эту некогда оживленную трассу пустынной.

Завод тоже выглядел пустым. Только из цеха номер сорок три слышался шум станков, да резкий звук электрической пилы из деревообделочного цеха нарушал тишину.

Секретарша Хейнкеля Мария Хуперц тотчас же проводила приехавших к хозяину.

Хейнкель был предупредителен, но за бесконечными «битте» и «данке» не чувствовалось той приветливости, к которой привык Путивцев за месяцы своей первой командировки. Это было понятно: русские не давали ему больше заказов, а экономическое положение в стране все еще оставалось тяжелым.

И здесь, в кабинете Хейнкеля, разговор зашел о «Красине». Два самолета его компании участвовали в ледовой разведке, помогали капитану ледокола находить затерянные рыбацкие суда в бесконечных белых просторах. Многие команды, не дождавшись ледокола, покидали их и шли к берегу, опасаясь, что, прежде чем придет помощь, их хрупкие суденышки будут раздавлены льдами.

В понедельник Пантелей Афанасьевич опробовал «летающую лодку». Летая над замерзшей Балтикой, Путивцев хорошо видел на белом фоне черные вытянутые пятнышки — рыболовецкие суда. Потом он нашел и «Красина», покачал крыльями. С высоты было такое впечатление, что «Красин» стоит на месте, и только по синему разводу, который тянулся за ним, можно было понять, что корабль движется.

«Летающая лодка» вела себя прилично. Мотор работал четко: не перегревался и не переохлаждался. Путивцев посадил машину на лед — все в порядке. Во время обратного полета вдруг лопнула пароотводная трубка, и паром обволокло смотровое стекло, которое тотчас же стало обледеневать. Лететь, а тем более сажать машину вслепую — огромный риск. Пантелей Афанасьевич достал финку, открыл боковое стекло и стал соскабливать лед. Кое-как продрал глазок, расширил его, пальцы закоченели. Даже мех рукавицы не спасал на таком ветру и морозе.

Посадка прошла благополучно. Пришлось резиновую трубку, которая в том месте, где она была не защищена и становилась на морозе хрупкой как стекло, заменить латунной. Вместо воды в систему охлаждения залили незамерзающую жидкость — антифриз.

Через четыре дня, закончив дела на «Мариене», Путивцев выехал в Варнемюнде. Как сообщила газета «Норддойчебеобахтер», в этот день там ждали русский ледокол.

Расстояние между Ростоком и Варнемюнде пустяковое. Пантелей Афанасьевич сел на остановке «Мариене» в вагон пригородного поезда, забрался на второй этаж, где был лучше обзор, и через двадцать минут был на месте.

Варнемюнде тоже было не узнать. В рыбацкой гавани — узком и длинном затоне — мертво стояли впаянные в лед сотни ботов с обледеневшими и позванивающими на ветру снастями. Роскошный песчаный пляж слева от маяка превратился в снежную пустыню. Летом на мелководье здесь так весело играли отливающие синевой волны, а теперь море спряталось под толстым слоем льда, исчезла граница между сушей и водой — сплошная белая гладь.

На берегу, около маяка, собралось много людей: женщины, дети — семьи рыбаков тех судов, которые шли сейчас за «Красиным».

Ледокол показался через полчаса. Было еще достаточно светло, когда «Красин» подошел к Варнемюнде. Лед, правда, уже начал синеть, вечернее небо отражалось в нем.

Темная стальная махина ледокола взбиралась своим скошенным носом на лед, и он не выдерживал чудовищной тяжести — раздавался треск, иногда похожий на выстрел, и нос корабля снова медленно погружался. Из разрыва на ледяное поле выплескивались тонны воды. Это была величественная картина, и понятны были возгласы восторга и радости, которые невольно вырывались из уст людей, пришедших встречать ледокол и своих близких, — три бота шли на буксире, остальные — своим ходом. Всего Пантелей Афанасьевич насчитал двенадцать судов.

На другой день «Красин» вошел в залив Варнов. Весть об этом мигом разнеслась по рабочим кварталам Ростока. День выдался солнечным, под стать настроению сотен людей, которые толпились у причалов.

В толпе Гестермайер увидел Варнке и показал его Путивцеву. Вот он какой: высокого роста, худощавый, с орлиным носом, в фуражке, точно такой же, какую носил Тельман.

Пантелей Афанасьевич знал одного механика на «Мариене». Он был коммунистом. Но специально контактов с коммунистами, а тем более с руководителями городской партийной организации он никогда не искал. Ему не рекомендовалось это. Кое-кто мог квалифицировать такой шаг, как «вмешательство во внутренние дела». Это был хороший предлог для людей, которые занимали видные посты, были против всяческих отношений с большевиками и могли сорвать очень нужную для Страны Советов экономическую сделку. Поэтому Путивцев неукоснительно выполнял эту рекомендацию.