вич с Григоричем и сказали, что пора рассчитаться за работу. Я согласился и сказал, что у меня все подсчитано, и что мы должны им еще тридцать долларов. Услышав это, Петрович с Григоричем удивленно переглянулись, отошли, о чем-то пошептались, после чего Петрович что-то сказал в толпу и ушел.
Прошло минут двадцать. В боксе висела угрожающая тишина... Наконец ее нарушил Григорич:
— Так, это... Когда деньги отдадите? — прохрипел он, сжимая и разжимая свои огромные кулачищи.
— Да хоть сейчас. Осталось тридцать долларов. Мы ведь давали все время, — попытался я объясниться.
— Чего давали?
— Доллары давали! На аванс. И на водку!..
— Аванс — да. А остальное — не в счет... Это было угощение... И вы тоже пили... А за работу вы должны... Ты, это...
Тут вернулся Петрович. Он был явно выпивши, но снова в черном костюме и в белой рубашке с галстуком.
— Некрасиво, ребята, — произнес он укоризненно. — Люди, что ни говори, неделю работали. За неделю с людьми надо рассчитаться. Мы думали, что вы нормальные мужики, потому и пустили вас к себе...
В толпе нарастал глухой ропот, и я четко понял, что, пока не поздно, нужно брать инициативу в свои руки.
— Постойте, мужики! — Я поднял вверх обе руки. — Без бутылки все равно не разберемся... Давайте мы с Сережей съездим в магазин и купим казенной водки, настоящей, закуски, конфеты для женщин, а потом вернемся сюда для разговора и окончательного расчета. А вы нас тут подождете... Не возражаете?