Так велела царица. Царский гнев. Юркин хуторок - [18]

VI

Шумен и весел был пир у царя… Более шести часов уже длился он кряду. Сменили и вынесли несколько десятков перемен всяческих яств и блюд царские стольники. Налили и осушили до сотни серебряных братин и кувшинов, под тяжестью которых гнулись столы. Золотые, серебряные и сердоликовые чарки то и дело наполнялись и опорожнялись захмелевшими гостями царскими.

Чего-чего только не было съедено и выпито за эти недолгие шесть часов. И фряжские вина, и романея, и мед, и брага — все это сопровождали жирные куски подовых пирогов да курников, да окорока мяса, жареные, вареные и студеные, да дичь, разные куры и утицы, рябчики и тетерева. Царь, как ласковый хозяин, угощал гостей, сидя, по обычаю, за отдельным столом. Царские стольники и чашники то и дело подзывались им, и он пересылал с ними самые лакомые куски и чарки с вином тем гостям, которых хотел почтить своей особенной царской милостью.

Вдруг глаза царя, до сих пор ласково оглядывающие собравшихся гостей, стали сумрачны и суровы. Он увидел, что один из присутствующих на пире почти не дотрагивается до яств, почти не отведывает вина. И лицо у гостя будто бы не весело, а сумрачно, бледно и совсем не соответствует веселому пиру.

Этот гость, сумрачный и серьезный, был не кто иной, как князь Дмитрий Иванович Овчина-Оболенский.

Невесело было что-то на сердце князя. Не елось, не пилось ему на царском пиру. Предчувствие чего-то недоброго, что должно было неминуемо случиться, терзало душу князя. А тут еще уселся против него его злейший враг Федор Басманов и не спускал с него насмешливо-злобных глаз.

— Что не отведаешь моего хлеба-соли, Митя? Что не прихлебнешь вина заморскаго? Аль не по вкусу моя трапеза тебе пришлась? — внезапно услышал Дмитрий Иванович голос царя и, подняв голову, увидел подергивающееся от затаенного гнева, побледневшее лицо царя.

— Неможется мне что-то, государь, — произнес князь Дмитрий, и опять сердце его кольнуло недобрым предчувствием.

— От недуга у меня лекарства сколько хошь! — недобрым смехом рассмеялся царь. — Эй, Федя, — кликнул он своего любимца, — налей князю чашу зелена вина, да пополнее, слышь… А ты, князь, не побрезгуй на моем царском угощенье, духом осуши, чашу за здравие мое!

Князь Овчина-Оболенский низко поклонился царю. От такого угощения нельзя было отказываться ни под каким видом. За здоровье царя должен был пить каждый, и потому он принял твердой рукой поданную ему Басмановым огромную чашу, полную вина, и стал пить искрящуюся в граненом сердоликовом сосуде влагу.

Царь впился глазами в князя и с насмешливою улыбкою следил за каждым глотком.

Сидевшие за столом бояре и опричники тоже не спускали глаз с князя, догадываясь, что неспроста царь так угощает своего гостя.

Но внимательнее всех был Федор Басманов: в его злом взгляде так и видна была плохо скрывавшаяся радость. "Ага, — говорил этот взгляд, — подожди, обида, которую ты мне нанес, не пройдет тебе даром!"

Князь между тем продолжал осушать чашу с вином. Раз-два останавливался, чтобы вздохнуть, и опять прикладывал губы к краям сосуда.

Но вот уже полчаши выпито. Еще немного, и воля царя будет исполнена. Как вдруг что-то ударило в голову князю, не привычному к вину… Зазвенело в голове, закружило в глазах, зашумело в ушах… Покачнулся князь и тяжело опустился на лавку.

— Уволь, государь, не могу более ни глотка выпить, ни капли, — произнес он упавшим голосом и глаза его с мольбою обратились к государю.

— Ой, и слаб же ты, видать, Митя! — хрипло рассмеялся царь, — не побоялся обидеть нас, твоего государя, до полчаши не допил… Видно, не по душе пришлось угощенье мое… Ну да будь по-твоему, княже. Не пей этого вина, выпей другого. Спустись в погреб с холопьями моими и выбери там какого хочешь питья заморского, какое по вкусу придется… Выпей его в моем погребе за наше царево здоровье и к нам сюда воротись!

Царь говорил взволнованным, зловещим голосом, его лицо дергалось и бледнело все больше и больше… Он переглянулся странным, значительным взором с Басмановым и криво усмехнулся побледневшими губами, потом махнул рукой. В эту же минуту два холопа, стоявшие у дверей, подошли к князю Дмитрию и, приподняв под руки ослабевшего князя, повели его из пирной палаты в сени.

В это время Басманов быстро подошел к царскому столу, низко поклонился и что-то тихо спросил. Царь только кивнул головой в ответ и еще раз кинул злобный взгляд на князя. Басманов опять отвесил низкий поклон, побежал вслед за холопами и шепотом передал приказание от царского имени.

— Поняли? — спросил он их в заключение.

— Как не понять! Вестимо, поняли! — ответили оба в один голос.

В сенях, прилегавших к широкой палате, шла лесенка в подполье, в царские погреба; по ней спустился князь Дмитрий, за ним спустились и два сопровождавших его холопа. Лишь только все трое они вошли в погреб, один из холопов сунул руку за пазуху, вытащил пук веревок, и, прежде чем князь Дмитрий успел сказать слово, крикнуть, позвать на помощь, толстая веревка, связанная петлей, упала на его шею.

А наверху, в палате, в это время шло по-прежнему шумное пирование, и гостеприимный хозяин-царь угощал своих гостей…