Так плохо, как сегодня - [35]

Шуня не стала возражать своей начальнице, чтобы не обижать ее. Ведь Вольская по-своему старалась. Это был ее вклад в дружбу. Однако в этот день Шуня внимательнее, чем обычно, вглядывалась в своего мужа. Но он ел свой борщ так же вдохновенно и увлеченно, как всегда. Денисов с удовольствием ел, с удовольствием спал, смеялся, ругался. Жил с удовольствием. У него был вкус к жизни, может быть, это и нравилось в нем жене Болотина. А Болотин, возможно, жил в хроническом насморке: без обоняния и с тяжелой головой.

– Представляешь, какую глупость мне сегодня сказали! – не выдержала Шуня.

Денисов промолчал.

– Почему ты не спрашиваешь: какую?

– Если глупость, чего про нее спрашивать?

– Мне сказали, что у тебя с женой Болотина шуры-амуры.

Денисов задумался с таким видом, будто вспоминал формулу инопланетян.

– Глупость какая, правда? – помогла ему Шуня.

Можно было бы сказать одно слово: «Правда», и разговор был бы закончен, и можно жить следующие двадцать лет.

– Это не глупость, – ответил Денисов. – Это правда.

– Что – правда? – растерялась Шуня.

– То, что тебе сказали.

– У тебя шуры-амуры?

Шуня беспомощно растаращила глаза. Казалось, еще немного – и они выпадут на кофту.

– У меня страсть, – поправил Денисов.

– А я?

– А тебя я люблю.

– А она?

– К ней у меня страсть.

– Ничего не понимаю, – созналась Шуня.

– Тебя я люблю как сестру, а ее как женщину, – растолковал Денисов. – То, что к тебе, – прочнее. А то, что к ней, – сильнее. Я все время про нее думаю.

– Как тебе не стыдно мне об этом говорить? – возмутилась Шуня.

– Но ты же спросила. Ты хочешь, чтобы я врал?

– Я не хочу, чтобы ты врал. Но как это могло произойти?

– Во мне, наверное, проснулся цыган. Ты же знаешь, мой дед по матери был цыган.

– Цыгане кочуют. Меняют места, а не баб.

– Я кочевать не могу. У меня работа. Семья. Ты. Теперь она.

– Ты меня разыгрываешь? – догадалась Шуня.

– Я тебя не разыгрываю. Ты спрашиваешь. Я отвечаю.

– И долго это будет продолжаться?

– Что?

– Страсть.

– Не знаю. У меня это впервые. Ты же знаешь… Я в этих делах человек неопытный.

– И все-таки… Как тебе кажется? – настаивала Шуня.

– Сейчас мне кажется, что это не кончится никогда.

Шуня поднялась и ушла из кухни. Она собрала свой чемодан и вышла с ним на улицу. В подъезде долго стояла, раздумывая, куда пойти. Не хотелось вводить друзей в курс дела. Не хотелось, как коробейнику, доставать из коробочки свою разобранную душу и раскладывать на всеобщее обозрение.

Шуня поехала к Вольской, поскольку та была в курсе и ей ничего не надо было объяснять.

Вольская не удивилась Шуниному приходу. Она тут же заставила ее работать по хозяйству, колоть грецкие орехи для пирога. У Вольской была замечательная способность: заставлять работать на себя.

Шуня не любила выковыривать орехи из извилистых ходов кожуры. Плоть ореха напоминала ей полушария мозга. Шуня подозревала, что природа создала мозг наподобие ореха. Но вот что было вначале: орех или мозг?

– Дура ты, – определила Вольская поведение Шуни. – Сдалась без боя. Уступила за здорово живешь.

– А что я, по-твоему, должна была сделать?

– Бороться до последнего.

– Каким образом?

– Всяческим. Я, например, в профком писала.

– Помогло?

– Не помогло. Но кровь ему попортило.

– А какой смысл?

– Мой дом – моя крепость. А крепость надо защищать любыми средствами.

– Я не знала, что Денисов – крепость.

– Раз Болотина в нем что-то нашла – значит, в нем что-то есть, – резонно предположила Вольская.

– Есть, – подтвердила Шуня. – Он мужик. А Болотин – крыса канцелярская.

– А мужики нынче на дороге не валяются, – предупредила Вольская. Она была компетентна в этом вопросе.

– Но что же делать? – испугалась Шуня.

– Подумай.

Шуня отвлеклась от орехов и стала думать. Но думать в чужом помещении она не могла. Шуня привыкла думать и спать только у себя дома. Биотоки ее квартиры совпадали с биотоками ее тела. Они бежали с одинаковой скоростью и в одном направлении. А биополе квартиры Вольской разряжало и опустошало Шуню. Она взяла свой чемодан и вернулась домой. Денисов смотрел по телевизору спортивную передачу. Лена у себя в комнате сочиняла стихи. Свои чувства она не проживала, а записывала на бумаге. Никто не заметил Шуниного ухода, равно как и возвращения. Увидев жену с чемоданом, Денисов подумал, что она вернулась из химчистки. Наличие страсти к посторонней женщине вовсе не должно было нарушать привычный распорядок его дома.

Шуня ушла в спальню и стала думать.

Она не спала почти всю ночь, зато к утру план защиты крепости был готов. Хорош он или плох, Шуня определить не могла, но она не могла и бездействовать. Ведь так не бывает, чтобы враг выстроился за стенами крепости, а его жители варили еду и веселились как ни в чем не бывало.

Секретарша Болотина долго расспрашивала по телефону: кто да что и по какому вопросу – по личному или государственному?

– По государственному, – ответила Шуня, и это не было неправдой. Обстановка в доме определяет настроение руководителя, а от настроения зависит очень многое на вверенных ему объектах. В давние времена короли даже войны объявляли из-за плохого настроения.

Секретарша записала Шуню на прием, назвала день и час.