Так падет третий Рим? О демографической политике в СССР и современной России - [10]

Вот мы и добрались до истоков абортизма.

Безбожие. Да, да, да.

Раньше, во времена Святой Руси говорили: «Человек – образ Божий». А плод во чреве матери – человек. И если Бог дает человеку жизнь, то дает ему или ей, как сыну или дочери и все нужное для жизни. И хлеб, и прочее и прочее.

Если человек, согласно с учением Церкви, считает, что аборт – это тяжкий грех, детоубийство, то он на него не пойдет. Ведь гибнет собственное дитя!

Иное дело, если человек – атеист. Тогда, согласно библейскому выражению, пред ним все пути его – правы.

Что аборт, что не аборт – все равно.

«Что воля, что неволя – все равно».

И он выбирает то или другое в зависимости от сиюминутных выгод.

А вот тут человека подстерегает лень. Обыкновенная лень.

Когда я в глубоком детстве катался на саночках с горки под присмотром отца, то легко и весело было мчаться вниз. А карабкаться на горку, да еще тащить за собой санки по глубоким снегам – тяжелый труд. И я кричал отцу:

– Папа, папа помоги!

Отец пару раз помог, а потом, и за это ему большое спасибо, не стал помогать подниматься на горку. А на мои крики только отвечал:

– Любишь кататься – люби и саночки возить!

Вот так и во взрослой жизни. Мало кому саночки возить хочется.

Проще – тюк, тюк и в ведро. Тем более что «коммунистические» агитаторы поддакивают: «Да, это – не убийство, просто операция».

А человек, атеист, и рад ухватиться за эту ложь. Санки-то возить не придется!

А что же придется?

Вместо детских саночек пришлось катить Сизифов камень. Угождать кошечкам, собачкам вместо детей. Кормить чужих детей. Во всех без исключения странах мира! Ведь коммунисты были во всех странах! И всем нужна была помощь Москвы.

Но вернемся к истории. Начались и усилились пробуксовки в промышленности и сельском хозяйстве.

До революции Россия вывозила хлеба на внешний рынок больше, чем США, Канада и Аргентина вместе взятые.

Но уже 26 декабря 1963 года США начали поставки зерна в СССР. Первые 12 миллионов тонн. А в 1964 году из импортного зерна выпекалась каждая третья буханка.

А вот и начало 80-х. Листочки пожелтели, начинают опадать. Уже даже не экспертам заметно, что с Советским Союзом творится что-то неладное. Уже и люди некогда любимое государство начинают называть презрительно «совком».

В городах – дефицит.

Я в конце семидесятых – в начале восьмидесятых годов жил и учился в школе в славном городе Смоленске. Областной центр. До Москвы всего 400 километров. Город исторический, очень живописный. Успенский собор, крепостная стена. Сюда и в советское время иностранных туристов возили постоянно, большими группами. Даже современную гостиницу для них выстроили – Россия.

Так вот. Сколько я помню, в ближайшем гастрономе, на улице Соколовского, в мясном отделе никогда не было ничего мясного. Рыбные консервы. Подсолнечное масло. Еще что-нибудь. Но мясом под надписью «мясо» даже не пахло.

У меня была обязанность. Утром мама давала рубль. В 14.00 я должен был, «как штык» стоять в толпе перед дверьми гастронома, чтобы купить молока и сметаны, которые после открытия магазина разбирались людьми буквально за полчаса-час. И до следующего утра, или до послеобеденного открытия магазина их купить просто было негде.

В районном центре Рославль снабжение было еще хуже. А в селе Воронок, так и за хлебом очередь после обеда выстраивалась. В хлебном магазине на базарной площади. И это при собственном хлебозаводе в селе! При собственном маслозаводе в селе, дедушке и бабушке возили сливочное масло, купленное в Москве!

Но обратимся к другим сторонам жизни. Хватит про мясо и хлеб.

В Советской армии появилась и расцвела дедовщина, неуставные взаимоотношения. «Эй ты, салага! Иди сюда!» Хрясь по лицу. «За что!» «Было б за что – совсем убил бы!» Матери теперь боялись сыновей в армию отдавать, то почки отобьют, то еще как покалечат. И это без войны. Мир кругом!

В среде молодежи появились хиппи, панки, металлисты и даже неофашисты. И это в стране, победивший фашизм! А в ответ им – любера. Начались массовые драки. Стенка на стенку.

Это уже и листья опадают. И «на почве местами заморозки».

Помню год то ли 1984, то ли 1985. Сижу дома. Случайно поднимаю глаза в окно. И вижу, как по нашей улице, 25-го Сентября, толпой в форме почти четырехугольника человек триста-четыреста подростков куда-то идут. На следующий день весь город только о том и говорит, что молодежь где-то на Поповке или на Киселевке массово дралась. Еле милиция разняла.

О происходивших побоищах где-то в Набережных Челнах, в Казани вообще ходили жуткие легенды.

Да при чем здесь аборты? Скажет иной человек.

А притом, что нельзя строить счастье одних людей на крови других. Вот этого сыночка или доченьку мы родим, вырастим и джинсики купим, и в музыкальной школе выучим. А этих – тюк и в ведро. Тюк и в ведро. Все стерильно под надзором Минздрава.

Но из сердца, из подсознания не выкинешь!

Вот и идет после аборта человек на завод. Вроде точит гайку как вчера, но все мысли не о гайке, – получается криво. Брак, полубрак.

Пришла пора сеять. Да вроде почва еще до конца не прогрелась. Может, денек повременим? Да какая почва, по сравнению с убитым сыном или дочерью? Сеем! – Урожай плохой.