Так начиналось… - [69]
Жизнь, освещенная лучом математики, по-иному видится естествоиспытателю. Несмотря на всю сложность и громоздкость формулы БГЦ (а она отражает всю сложность жизни), биогеоценология уже на первых этапах соприкосновения с кибернетикой упрощает конкретные задачи исследователя.
Возьмем известную проблему — Каспий. Существует немало технически сложных и экономически накладных проектов сохранения уровня моря; здесь и строительство грандиозных плотин поперек и поворот северных рек на юг. Биогеоценология предлагает взглянуть на проблему попроще. Каспий питают реки бассейна Волги, Урала, Терека, Куры. Реки собирают воду с холмов и возвышенностей, некогда славившихся лесами. Исчез лес — и водосборы оскудели. Посадить пятнадцать миллионов гектаров леса на оголенных склонах — труд немалый. Но в конечном счете реализация этого проекта может оказаться обществу и выгоднее и нужнее. Ведь заодно будет решена проблема борьбы с эрозией и засухой в Европейской России.
Другая проблема — Арал. Планы ирригации поставили в повестку дня вопрос о самом существовании моря. Взяв на орошение плантаций Средней Азии из Аму- и Сыр-Дарьи всего около 50 кубических километров воды, мы вычерпаем море до дна. Слов нет, увеличатся в два-три раза урожаи хлопка, люцерны, винограда. Но не слишком ли дорого мы заплатим за это?
Биогеоценология заставляет нас рассмотреть проблему Арала комплексно. Круговорот воды в этом районе носит замкнутый характер. Ликвидировав Арал, мы оставим на его месте соляную пустыню. Как скажется ее палящее дыхание на жизни новых да и старых оазисов? Ведь та вода, которая испаряется сейчас из Арала, уносится ветрами на Памир и Тянь-Шань и, выпав там в виде дождей и снега, возвращается снова в реки. Откуда же возьмем тогда воду для орошения? Не лучше ли пойти по другому пути? Во-первых, закрыть все щели в оросительных системах, забетонировать, одеть в пластмассу каналы и арыки, и ликвидация потерь даст нам 10–12 кубических километров влаги. Во-вторых, срезать камыш в дельтах рек — он бесполезно испаряет еще 10–15 «кубиков». И наконец, использовать на орошение подземные и подпочвенные воды — это еще не менее 8–10 кубических километров. Вот вам искомая вода. Правда, получить ее не дешевле, не проще, чем решать проблему упомянутым выше способом. Но будущее Арала и оазисов представляется в этом свете куда более радужным.
Биогеоценологический подход к явлениям природы привлекает к себе все большее внимание современной науки. Исследователи, занятые проблемами, казалось бы, далекими от сукачевских «лесных теорий», находят в них пищу для собственных размышлений. Впрочем, предоставим слово самим ученым.
Геохимик, академик А. П. ВИНОГРАДОВ: Биогеоценологические исследования важны для геологии, поскольку определенные сообщества организмов, как правило, приурочены к определенной геологической обстановке и по ним можно вести поиски нужных пород.
Химик, лауреат Нобелевской премии, академик Н. Н. СЕМЕНОВ: Нельзя ли создать в низовьях Волги, на Иртыше, в пойме Дона и Днепра такие биогеоценозы, чтобы там увеличилось количество диких уток до масштабов, сравнимых с птицеводством, или провести такие искусственные мероприятия, чтобы наш белый гриб сделать промышленным?
Ихтиолог, член-корреспондент АН СССР Г. В. НИКОЛЬСКИЙ: Проблема лесной биогеоценологии тянет за собой много проблем, в том числе и водную. Мы должны научиться через регуляцию леса управлять процессами стока, и не только органического, но и гидрогеологического.
Эколог, член-корреспондент АН СССР С. С. ШВАРЦ: Биогеоценоз управляет климатом. Это значит, что качественное обогащение сообщества не только вызовет непосредственное увеличение его продуктивности, но и изменит условия среды.
Орнитолог, профессор Н. А. ГЛАДКОВ: Управлять биогеоценозами, как управляют в сельском хозяйстве!
Космобиолог, академик О. Г. ГАЗЕНКО: Отправной теоретической базой для научной разработки биологических систем космического корабля является целый комплекс биологических наук, и прежде всего общая экология (точнее, биогеоценология).
(Из стенограммы заседания президиума Академии наук СССР, посвященного проблемам БГЦ)
Земля — моя! Небеса — мои! Воды — мои!
Однажды я привез из Латвии два сувенира.
Первый сдал в редакционный музей. Это необычно легкая и изящная деталь — втулка — из тех, что применяют в станках и машинах. Пластмасса? Нет. Похоже, что она выточена из ценной породы дерева.
Второй красуется на моем письменном столе. Впрочем, красуется — не то слово. Речь идет об обыкновенной стеклянной бутылочке, в каких хранится порошок пенициллина. На клочке бумаги, приклеенном к стеклу, четко выведено тушью: «Рибонуклеиновая кислота дрожжевая».
Два сувенира — две судьбы. О них — мой последний рассказ.
Есть люди, встречи с которыми ждешь годами. Знаешь их понаслышке. Встречаешь их имя на обложках солидных изданий. Видишь в киножурналах. И все-таки недостает личного общения, чтобы составить себе целостное представление о человеке, имя которого стало для тебя таким знакомым.
Очень давно я хотел увидеть академика Арвида Калниньша.
