Так кто же виноват в трагедии 1941 года? - [37]

«Англия не имеет ничего против того, чтобы СССР остался вне пакта и даже более, чтобы возник конфликт между Германией и СССР».

Польский посол в Вашингтоне Потоцкий доносил в конце ноября 1938 года своему правительству о беседе с послом США во Франции Буллитом, который ему говорил:

«Можно предположить, что германский рейх направит свою агрессию на Восток. Для демократических стран было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией».

Французский посол в Берлине Кулондр в своем докладе, направленном в Париж 15 декабря 1938 года писал:

«Стремление третьего рейха к экспансии на Востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере, в настоящее время, от всяких завоеваний на Западе, одно вытекает из другого… Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией — таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером».

9 марта 1939 года посол Великобритании в Германии Гендерсон направляет Галифаксу телеграмму:

«Что касается Украины… то мне кажется, тем не менее, неизбежным, что Германия проявит желание попытаться отторгнуть эту богатую страну от обширного государства, которое она считает своим основным врагом… Я не думаю, чтобы СССР покорно подчинился германским интригам до такой степени, и мне кажется, что чем меньше мы будем принимать чью-либо сторону в этом конфликте, тем лучше… Гитлер указал в „Майн кампф“ совершенно ясно, что „жизненное пространство“ для Германии может быть найдено только в экспансии на Восток, а экспансия на Восток означает, что рано или поздно весьма вероятно столкновение между Германией и Россией».

А в сентябре 1939 года министр внутренних дел США Икес записал в своем дневнике:

«Англия лелеяла надежду, что ей удастся столкнуть Россию и Германию друг с другом и таким путем самой выйти сухой из воды».

Во-вторых, политика умиротворения, позволила Германии многократно и без особых на то усилий повысить свой военно-промышленный и мобилизационный потенциал. Кроме того Германия значительно расширила свои границы, заняв при этом стратегически важные рубежи и дополнительно получив около 10 миллионов новых подданных, т. е. около миллиона потенциальных солдат. При этом немцами были захвачены 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий и большое количество другой военной техники.

За счет умиротворения военный потенциал Запада все более и более отставал от военного потенциала Германии. Вот что по этому поводу писал в своих мемуарах Черчилль:

«Бесспорно, что из-за падения Чехословакии мы потеряли силы, равные примерно 35 дивизиям. Кроме того, в руки противника попали заводы „Шкода“ — второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции, сколько выпустили все английские военные заводы за то же время».

В-третьих, даже если допустить совершенно невероятное: Чемберлен действительно не замечал агрессивных намерений Гитлера на Востоке и считал, что позволив объединить всех немцев в одном государстве Европа получит миролюбивую и цивилизованную Германию, то следует признать, что такое объединение немцев явно противоречило основополагающим геополитическим интересам Великобритании. Ведь в центре Европы на вполне законных основаниях и с согласия Лондона возник бы промышленный гигант, значительно превосходивший Францию, конкурировать с которым Англии в будущем было бы чрезвычайно сложно, если вообще возможно. Такая перспектива должна была бы стать настоящим кошмаром для Лондона.

Ведь до назначения Чемберлена на пост премьер-министра в Великобритании существовала непреложная многовековая традиция внешней политики, суть которой заключалась в том, что Англия всегда противостояла самой сильной европейской державе, всячески стремясь ослабить ее и поддержать ее основного геополитического соперника. Вот, например, как в марте 1936 года Черчилль на заседании группы консервативных членов комиссии по иностранным делам комментировал эту аксиому политики Великобритании:

«На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремиться к господству в Европе. Ей безразлично о каких правителях или странах идёт речь. Поэтому нам не следует бояться, что нас могут обвинить в профранцузской или антигерманской позиции. Если бы обстоятельства изменились, мы в такой же мере могли бы занимать прогерманскую или антифранцузскую позицию. Это закон государственной политики, которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими то другими чувствами».

Отметим, что эта внешнеполитическая традиция сохранялась и после окончания ПМВ, когда сильнейшей на континенте стала Франция, а Лондон приложил немало усилий для того, чтобы в лице возрождающейся Германии создать противовес своей традиционной союзнице.