Так говорил Бисмарк! - [37]

Шеф опять помещается в доме вдовы Бодело. На этот раз я живу уже не в здании полевой почты, а в одной из боковых улиц, у старого вдовца, добродушного человека, который со слезами рассказывает мне о потере своей «pauvre petite femme», оказывает мне всевозможные услуги и без всякого требования с моей стороны чистит мне сапоги.

Ходят слухи, что завтра мы отправляемся в сторону Реймса и прежде всего остановимся в городе Ретеле.

Ретель, 4-го сентября , вечером. Сегодня рано утром, еще в Вандрессе, шеф призвал меня к себе, чтобы сообщить или, лучше сказать, продиктовать те сведения о его встрече с императором Наполеоном, которые он желал видеть напечатанными в газетах.

Вскоре после того, около половины десятого, выехали экипажи, и мы начали наше путешествие в Шампань. Сперва мы ехали по холмистой местности, потом по равнине с легкими подъемами, где виднелось множество плодовых садов. Далее потянулись менее плодородные пространства с редкими деревнями. Мы проезжали мимо длинных рядов войска, сперва баварских отрядов, а потом 6-го и 50-го прусских полков; в последнем Виллиш поздоровался со своим братом, который участвовал в деле и остался невредимым. Немного далее загорелась ось экипажа принца Карла; этот экипаж мы оставили в ближайшей деревне и взяли к себе в коляску шталмейстера принца, графа Денгофа, и адъютанта принца, Луитпольда Баварского, майора фон Фрейберга. Вследствие этого мы представляли собой довольно живописную группу, так как на графе – светло-красная гусарская форма, а на майоре – знаменитый небесно-голубой баварский мундир. Речь опять шла о базельской трагедии, и майор сообщил о ней подробности, существенно отличавшиеся от слышанных нами вчера из уст Болена. По словам майора, погибло всего около двадцати крестьян, в том числе одна женщина, но все они пали в битве с наступавшими войсками. Позднее по приговору военного суда был расстрелян священник. Впрочем, рассказчик не был свидетелем этого события, следовательно, и его отчет о нем не может считаться исторически верным. Об упоминавшихся в рассказе Болена «казненных» ему ничего не известно. По-видимому, существуют люди, язык которых злее их сердца.

Около половины пятого мы прибыли в Ретель. Это средней величины город, в настоящее время наполненный вюртембергскими войсками. Из окон первого этажа в одном доме, стоявшем на улице, по которой мы ехали по направлению к рынку, выглядывали также пленные французы. Квартирьеры нашли для нас помещение в просторном и изящно убранном доме некоего Дюваля, в улице Гран-Пон. Я занял там, рядом с Абекеном, хорошенькую комнату с мебелью из красного дерева и кроватью с пологом из желтой шелковой материи. Все это представляло приятную противоположность с последним ночлегом в Доншери. Многочисленное семейство Дюваля носит креп и флер – траур по своей родине, если я не ошибаюсь. После обеда меня три раза призывали к шефу для доклада. Между прочим, он сказал тогда: «Мец и Страсбург – крепости; они нам нужны, и мы их возьмем. А Эльзас – это все профессорские идеи». Он, видимо, намекал на усиленное подчеркивание прессы относительно немецкого происхождения и немецкой речи эльзасцев. Позднее, за чаем, за которым находились только Кейделль, Болен и я, он опять прочел нам некоторые места из письма своей супруги, извещавшей его о благополучном прибытии графа Герберта в Франкфурт-на-Майне.

В это время были получены отечественные газеты. Из них можно было видеть, что и южногерманская печать начинает благоприятно высказываться против чужеземной дипломатии, желающей вмешаться в мирные переговоры между нами и Францией. «Schwäbische Merkur» выражался в этом отношении вполне в духе шефа: «Когда германские народы двинулись к Рейну на защиту родной земли, тогда в европейских кабинетах говорили, что воюющие стороны должны быть предоставлены себе, что борьба должна быть ограничена их столкновением, что война должна быть локализирована. Пусть так. Мы одни вели войну против нарушителей спокойствия Европы; мы локализируем и заключение мира; мы сами продиктуем условия, которые должны охранить германский народ от разбойнического нападения, каким была война 1870 года; ни один дипломат иноземных властей, которые в это время сидели сложа руки, не должен произнести ни одного слова. Кто не участвовал в борьбе, тот не может быть и посредником». «Эта статья должна приобрести себе последователей», – сказал шеф, и она приобрела их.

Реймс, 5-го сентября . В конце концов, французы не всех нас считают варварами и злодеями. Некоторые, видимо, допускают, что и среди нас могут быть честные люди. Так, сегодня утром в Ретеле я пошел в магазин белья, чтобы купить себе воротничков. Купец сказал мне, что стоит целая коробка, и, когда я дал ему два талера, он поставил предо мной ящик с мелочью, чтобы я мог сам взять себе сдачу. Река Эн, протекающая через Ретель, прекрасного зеленого цвета вроде Рейна. Недалеко от нашей квартиры на ней построен каменный мост, через который все утро шли войска. Под конец показались четыре прусских пехотных полка. Среди них было замечательно мало офицеров; многими отрядами командовали молодые поручики и прапорщики. Я заметил это в 6-м и 46-м полках, в которых один из батальонов нес в виде добычи французского орла. За ними следовали 50-й и 37-й полки. Был палящий жар; люди были покрыты густым слоем белой шампанской пыли, но шли бодро и твердо. Наши кучера выставили на дороге ведро с водой, которую жаждущие, проходя мимо, черпали оловянными чашками, жестяными кружками, стаканами, а иные и фуражками.