Однажды Боб ухитрился пробраться на третий этаж и мигом подружился с бригадиром Федей. Этот Федя недавно окончил строительный фабзавуч и теперь обучал малярным работам медицинский персонал больницы.
После обеда мы оба удрали из палаты и отправились наверх. Бригадир Федя был очень доволен лишними помощниками, а мы, вооружившись дощечкой для затирки штукатурки, принялись за работу.
Но не прошло и часа, как за нами прибежала перепуганная дежурная сестра и увела в палату. За самовольную отлучку, она нас отчаянно выругала и обещала пожаловаться врачу. Боб сейчас же написал заявление нашему доктору, где просил разрешить нам два часа в день изучать малярное дело под руководством Феди-бригадира. „Мы не можем быть в стороне от великого движения за восстановление Ленинграда, — писал он. — Со своей стороны обещаем не пачкаться и выполнять все врачебно-санитарные правила“.
Наша палатная докторша поворчала на нас, но все-таки разрешила по полтора часа в день малярничать, а в историю нашей болезни она пообещала вписать вместо диагноза „краснуха“ — „малярная лихорадка“.
И вот, под руководством Феди-бригадира, мы прошли целый курс штукатурно-малярных работ. Научились белить, красить, „расшивать“ щели.
Правдами и неправдами мы ухитрились проводить в третьем этаже не по полтора часа в день, а гораздо больше.
Накануне нашей выписки из больницы Федя-бригадир сказал нам: „Теперь вы работаете как маляры третьего разряда“. Мы были страшно горды этой похвалой.
Как только мы оказались дома, мы на следующий день побежали в школу, в надежде, что там еще не кончился ремонт. Мы опоздали. Ремонт был закончен. Возвращаться в лагерь уже не имело смысла. Через шесть дней начинался новый учебный год.
Мы с Бобом обошли все этажи школы и с завистью смотрели на снежную белизну потолков, на блеск стен, покрытых нежноголубой краской в классах и зеленоватой — в коридорах и зале. С наслаждением мы вдыхали еще не выветрившийся запах масляной краски.
— И это все сделали без нас! — с горечью воскликнул Боб. — Почему мы не заболели краснухой месяцем раньше!
После завтрака мы отправились навестить Сеню Голикова. Когда мы похвастались своим обучением у Феди-бригадира, Сеня очень пожалел, что он не попал вместе с нами в больницу.
— А я получил из форта Тимура письмо, — вспомнил вдруг он. Письмо было от Пузырька.
Пузырек сообщал, что жизнь в лагере идет своим чередом, наш отряд за последнюю неделю на двадцать семь процентов перевыполнил план прополочных работ и получил благодарность от колхоза. Два раза ездили в лодках с „контр-адмиралом“, спортивный праздник прошел хорошо, и наш отряд занял первое место по плаванию и прыжкам с вышки. Тельняшки они едва отмыли скипидаром, но теперь другие классы дразнят наш класс „морскими зебрами“. Однако самое интересное было в конце письма. Пузырек писал, что в самом начале сентября в школе будет праздноваться двадцатипятилетний юбилей „контр-адмирала“.
„Мы к юбилею Людмилы Ивановны готовим подарки, — писал Пузырек. — От каждой батареи свой. Кто что готовит — неизвестно. Держим в секрете. Потому не сообщаю и вам. Вернетесь — все узнаете сами“.
Как только я кончил писать письмо, Боб немедленно заявил:
— Этого дела так нельзя оставить. Мы должны включиться в юбилейную кампанию. Предлагаю готовить отдельный подарок от нас троих. Вносите предложения!
Сеня сейчас же предложил сделать электрифицированную карту Советского Союза. Вкратце дело сводилось вот к чему. На месте каждого большого города поставить электролампочку. Когда ты хочешь показать нужный город, нажимаешь на особую кнопку. Лампочка вспыхивает. У столиц — лампочки красные, у областных городов — синие.
Но этот проект был тотчас же отвергнут Бобом.
— Людмила Ивановна эту карту у себя дома не повесит, а принесет ее в класс. Вот и получится, что мы не ей подарок сделали, а самим себе.
Я предложил сделать письменный прибор из пустых патронных гильз, корпуса из-под ручной гранаты и осколков снаряда. Этого имущества у меня был целый ящик, особенно осколков. Я их всю блокаду собирал. Но Боб не одобрил и моего предложения. „Нужно что-нибудь особенное, такое, чтобы всех удивить“ — твердил он.
Я даже разозлился.
— Ты все бракуешь, а сам ничего не придумал!
— А вот и придумал! — сказал Боб. — Теперь попрошу отвечать на мои вопросы. Вопрос первый: Людмила Ивановна замечательный человек?
— Еще бы! Да.
— Вопрос второй: Людмила Ивановна семья фронтовика?
— Ясно!
Сын нашей Людмилы Ивановны моряк, капитан-лейтенант. Он с начала войны плавал на миноносце в Баренцовом море. Николай Евгеньевич по просьбе Людмилы Ивановны часто присылал нашему пионерскому отряду письма, а мы ему отвечали.
— Должны пионеры помогать семьям фронтовиков? — опять спрашивает Боб.
— Ну, еще бы!
— Так, — продолжает Боб, — базу я подвел. И вот мое предложение: мы отремонтируем квартиру Людмилы Ивановны. Это и будет наш подарок к юбилею и мы будем участвовать в восстановлении города. Сразу убиты два зайца! Кто против?
Я сразу оценил предложение Боба. Какими жалкими были Сенины и мои проекты по сравнению с этим!
— Но Людмила Ивановна ни за что не согласится! — спохватился я и напомнил Бобу случай с перевозкой вещей.