Таинственный граф - [42]

— Как вы сюда попали?

Анри стало неловко.

— Я вошел до того, как Джемайма заперла двери. Ma chere, я не хотел вас пугать.

— И где же вы были?

— В своей комнате.

— И что, Джемайма ничего не знала?

— Вы что, думаете, мы с ней в заговоре? — с легким смешком ответил он.

Грейс отвела взгляд, и Анри заметил, что она сжимает в руках запечатанные бумаги. Она переменилась, она относится к нему совсем по-другому. Что произошло?

— Грейс?

Она слегка вздрогнула и, словно поглощенная какими-то своими мыслями, засунула бумаги в тайник и задвинула ящик. Может, ее обеспокоило что-то, что она вычитала в бумагах? Но печати, как он успел заметить, не сорваны, а другие она уже читала, так что ничего нового вычитать не могла.

— Грейс, я не знаю, что произошло, но я просто умираю от голода!

Она встала, глядя на него уже не так холодно, как вначале.

— Я об этом не подумала. Пойдемте на кухню, поищем чего-нибудь.

Он посторонился, давая ей пройти, и отметил про себя, что она старается держаться от него настолько далеко, насколько это возможно в тесной гостиной. Стараясь не обращать внимания на тупую боль в плече, Анри вошел следом за Грейс в кухню, и, пока он доставал тарелку и прибор, она выставила на стол хлеб, сыр, холодный ростбиф и остатки вареной курицы.

— Хотите кофе? Еще есть бутылка вина, Рубен принес для вас.

— Вина, — сказал Анри, только теперь почувствовав, как он продрог.

Грейс пододвинула канделябр к тарелкам с едой и сделала приглашающий жест рукой.

— А вы посидите со мной?

Она села напротив, в тени. Анри, несколько неловко действуя левой рукой, стал разрезать ростбиф, и Грейс внезапно почувствовала, что ужасно голодна. Еще бы, ведь за весь день у нее не было почти ни крошки во рту.

— Отрежьте для меня тоже, — бросила она и встала, чтобы достать тарелку.

Анри жадно принялся за еду, прикладываясь время от времени к стакану с вином. Они ели молча. От еды настроение Грейс улучшилось, и она даже чуть не улыбнулась, когда Анри протянул ей стакан вина.

Наконец он с довольным вздохом отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула, потирая левое плечо. Его глаза блестели.

— Это как раз то, что было нужно.

— Мне тоже, — со слабой улыбкой сказала Грейс. — Я сегодня почти ничего не ела.

— Из-за меня?

— Из-за того, что мне сказал сэр Джеймс, — резко ответила Грейс. — Он сказал, что вы революционер. Это правда?

Она ожидала его ответа с замиранием сердца. Но он молчал. Он не смотрел на нее. Значит, правда? Или он подыскивает слова?

— Грейс, — заговорил он наконец, поднимая голову, — я не могу ответить однозначно: да или нет. Все не так просто.

— Это все равно, как если бы вы сказали: да, я революционер! — с отчаянием воскликнула она.

— Да, я работал на революционное правительство.

— Помощником Робеспьера?

Анри кивнул.

— Поэтому-то Жан-Марк с подручными и преследуют вас?

Анри молчал. Грейс обмякла, словно придавленная страшной тяжестью. Ей так хотелось, чтобы это оказалось неправдой. Она хотела верить ему.

— Господи, я просто не могу поверить, что вы могли так поступать. Страшно подумать, но имей я несчастье родиться во Франции, я могла бы стать одной из ваших жертв.

Анри и сам прекрасно понимал меру своей вины, но то, что она сказала, было просто нестерпимо.

— Вы думаете, пострадали только дворяне? Ма chere, да вы просто не представляете себе, каково сейчас во Франции. Каждый живет с оглядкой и никому не доверяет. Ни соседу, ни брату, ни своему слуге. Любой может донести на него. Достаточно одного-единственного доноса, чтобы человек — неважно, мужчина, женщина или ребенок, высокорожденный или простолюдин — оказался перед судом как враг республики.

— Как вы? — тихо спросила Грейс. — Я перечитала ваши бумаги и кое-что поняла. Вы готовились защищаться, да? Да только не знали, что Жан-Марк и другие переметнулись к вашим врагам. И еще я думаю, там есть список людей, которые помогли вам выбраться из Франции. Я права?

Анри не удержался от улыбки. Вы очень сообразительны, Грейс.

Если б только можно было сказать ей все! Но Анри боялся, что Жан-Марк, проведав о том, что ей все известно, постарается уничтожить и ее тоже. Совесть ему неведома, если он готов убить того, кто был его ближайшим другом, и, уж конечно, он не оставит в живых свидетеля, который может отправить его на гильотину.

Грейс даже нет нужды связываться с революционным правительством, достаточно сообщить английским властям, и они сами это сделают. И тогда у Жан-Марка не останется ни единого шанса.

А пока она верит в самое плохое об Анри, а он не может ничего сделать. Еще не время. К тому же он сам находил какое-то странное удовлетворение в том, что его осуждают, потому что и сам давно знал, что заслуживает этого. Человек не может занимать такую должность, какую занимал он, и остаться непричастным к деяниям, которые оскорбляли его совесть и снились ему в ночных кошмарах. Единственное, что давало ему силы мириться с самим собой, было сознание, что он живет и действует во имя высшей, благой цели. Как же он может ожидать от такой женщины, как Грейс Даверкорт, чтобы она приняла его со всем его порочным прошлым?

— Лучше я уйду, Грейс, — сказал он. — Давайте мне мои бумаги, и я попытаю счастья где-нибудь еще. Ночью они не станут меня искать. К утру я доберусь до Илфорда и сразу сяду на дилижанс до Лондона.