Таинственный доктор - [12]

Обстоятельства жизни доктора позволили ему изучить не только нравы людей, но также инстинкты и склонности животных.

Он добровольно покинул город и свет, дабы приблизиться к природе и населяющим ее низшим существам; ведь он был уверен, что у животных, как и у людей, есть душа — иначе говоря, что у них под более или менее грубой оболочкой таится искорка божественного флюида, но душа эта, однако, проявляется иначе, нежели у людей. Доктор почитал сотворенный мир одной большой семьей, где человек не царь, а отец; семьей, где есть старшие и младшие, причем первые опекают вторых.

С вниманием, свойственным лишь глубоким умам, он часто присматривался к самым незначительным происшествиям, надеясь, что наблюдения пригодятся ему когда-нибудь в будущем. Так, ему нередко случалось следить за игрой детей с щенками.

Всякий раз, когда он слышал бессвязные звуки, которыми они обменивались, играя, ему приходило на ум, что животное пытается заговорить на языке ребенка, а ребенок — на языке животного.

Впрочем, на каком бы языке они ни изъяснялись, они понимали друг друга, и, быть может, те несложные мысли, которыми они обменивались, таили в себе больше откровений о Боге, нежели все, что изрекли о нем Платон и Боссюэ.

Наблюдая за животными, этими смиренными Божьими тварями, любуясь умным видом одних, добрым и мечтательным обликом других, доктор понял, что их связуют с великим мировым целым тайные, глубоко скрытые узы. Разве не для того, чтобы напомнить об этих узах и осенить животных тем благословением, что нисходит и на нас и на них в святую рождественскую ночь, Господь, прообраз всякого смирения, родился в яслях, подле осла и быка? Недаром Иисус родился на Востоке, где исповедовали веру в то, что в теле животного дремлет душа человека и рано или поздно животное это проснется человеком, а человек, может быть, рано или поздно проснется богом.

Жак Мере размышлял об этих материях всю свою жизнь, и ныне итог многолетних размышлений мгновенно представился его уму: он понял, что, раз собака не захотела покинуть ребенка, значит, два эти существа должны жить вместе; что, как бы он ни старался, он не сможет навещать больную чаще, чем раз в два дня, а между тем, чтобы извлечь ее душу из тех потемок, куда она погрузилась оттого, что Господь забыл о ней, необходимо длительное лечение и ежечасное наблюдение.

Итак, доктор возвратился в хижину и обратился к браконьеру и старой женщине — судя по всему, его матери:

— Добрые люди, повторяю: я не прошу вас раскрывать мне тайну происхождения девочки; нет никакого сомнения, что вы сделали для нее все, что могли; кто бы ни препоручил ее вам, вы не обманули доверия этого человека. Теперь дело за мной. Подарите или, точнее, отдайте мне на время девочку, которая вам только в тягость; я постараюсь вылечить ее и превратить этот бессильный и безмолвный сгусток материи в существо, наделенное разумом; она станет помогать вам в трудах и, заняв свое место в семье, принесет в нее свою долю сил и способностей.

Мать и сын переглянулись, отошли в дальний угол хижины, посовещались там несколько мгновений и, казалось, пришли к единому мнению; во всяком случае, снова подойдя к доктору, браконьер сказал следующее:

— Ясно, сударь, что вас послал сюда сам Господь, потому что вы пришли вслед за собакой, которую мы считали погибшей. Забирайте девочку с собой. Если Сципион захочет идти с вами — пусть идет; во всем этом видна Божья воля, и с нашей стороны было бы святотатством противиться ей.

Доктор положил на стол туго набитый кошелек, завернул девочку в плащ и вышел; Сципион на сей раз послушно побежал следом; он весело прыгал, принюхивался, время от времени легонько тыкался носом в тело девочки, которое угадывал под плащом, и его гордый лай был подобен трубе глашатая, возвещающего победу своего генерала.

VI МЕЖ КОШКОЙ И СОБАКОЙ

Видя, как радуется собака, какими умными глазами она смотрит на него и как выразительно говорит с ним на своем языке, доктор все больше укреплялся в намерении превратить это спасенное им существо в деятельного посредника, связующее звено между волей врача и помраченным разумом несчастной дурочки, которую надлежало возвратить к жизни.

Итак, Жак Мере решил атаковать болезнь своей воспитанницы с помощью Сципиона. Прекрасный знаток древних кабалистических мифов античности, доктор тотчас вспомнил по сему поводу троекратный лай пса Цербера, преграждающего Орфею путь к Эвридике. Доктор полагал, что его затея имеет немало общего с попыткой великого древнего поэта. Жаку Мере предстояло спуститься в глубины той преисподней, что зовется безумием, и, отыскав в этой смертной тьме страждущий разум, во что бы то ни стало вывести его на свет Божий, как Орфей — Эвридику.

Правда, Орфей потерпел неудачу, но лишь оттого, что ему недостало веры. Почему он усомнился в словах подземного бога? Почему пожелал удостовериться, что Эвридика следует за ним, и оглянулся?

Поглощенный этими мыслями, доктор вернулся домой и поднялся в лабораторию.

Старая Марта, с трудом переносившая присутствие в доме Сципиона, который пугал ее любимого кота, пошла за хозяином, ибо, видя у него в руках какой-то предмет, завернутый в плащ, решила, что это собранные им целебные травы, а сортировать их входило в ее обязанности.