Таинственное похищение - [16]

— Кому ты это рассказываешь? Что я, не знаю, как ты народ обирал?

Голос корчмаря, хоть он и старался его приглушить, перешел в визг:

— Я против закона ничего не делал!

— А кто эти законы издавал, а? Такие, как ты. Из-за вас все и получилось. Никак не могли насытиться, меры не знали.

Майор говорил с ненавистью и яростью.

— Не знали, не знали! — прохрипел задетый за живое корчмарь, не зная, что ему ответить. А бывший офицер все больше распалялся. Как он ненавидел этих «свиней», этих богачей, которые дрожали над своим добром и ничем не хотели жертвовать в борьбе за возвращение старого порядка!

— Вы были готовы все заграбастать себе. Потому народ и пошел за коммунистами. Терпеть вас больше не мог. Знали б вы меру, не дрожали бы мы сейчас из-за какого-то сопляка с рюкзаком и молотком.

Феиз совсем растерялся. Таких слов от майора он еще не слышал. Чем он недоволен? Почему бранится?

— Ладно, хватит! — повелительно отрезал майор. — Ты смотри, как бы не влипнуть! Проследите, куда это человек пойдет, что будет делать, с кем будет встречаться. Здесь самый важный участок нашего канала. Ответственность на нас лежит огромная. Отсюда мы переправляем и листовки, и оружие. Потерпим, делать нечего… Уже недолго осталось!

— Ох, господи, поскорей бы хоть, мочи нет больше! — простонал корчмарь.

— А то, что я принес, постарайся быстрей переправить в Асеновград. Как и раньше, с пустыми ящиками.

Феиз легонько постучался. Голоса тотчас смолкли.

— Бай Кыню, это я, Феиз.

— А-а, Феиз, что тебе?

— Бай Кыню…

Корчмарь показался в дверях, с испугом посмотрел на своего слугу и шепотом спросил:

— Уж не случилось ли чего?

— Ничего, только это… приволок я его…

Корчмарь не мог понять, о чем говорит Феиз; он совсем позабыл из-за майора о своем поручении, и потому переспросил:

— Что тебе?

— Выдь на минутку.

Заглянув в комнату, Кыню предупредил майора:

— Сейчас вернусь.

— Приволок я его, — пояснил, Феиз.

Корчмарь оторопел.

— Что? — чуть не крикнул он.

— Как ты мне велел, бай Кыню, так я и сделал.

— Да ты в своем уме?!

Феиз виновато замолчал.

— Скотина ты этакая, ведь я тебе велел рюкзак или документы стащить! Теперь от беды не уйдешь. Хватятся его утром, все село на ноги подымут… Услужил, нечего сказать!

Он вернулся в комнату и, волнуясь, рассказал майору о том, что случилось. Но майор не разделял страхов корчмаря. Он засмеялся и вышел во двор.

— Ай да Феиз, ну и молодчина! Сам все сделал, а? Сгреб его, как овцу, и притащил? По душе мне такие люди!.. Где же он?

Втроем они подошли к каморке Феиза. Майор осторожно открыл дверь и зажег карманный фонарик. Пленник Феиза, накрытый с головой мешком и опутанный длинной веревкой, неподвижно лежал на полу. Наружу торчали только его ноги, чуть согнутые в коленях. Почувствовав свет, он зашевелился. Майор погасил фонарик и закрыл дверь. И тут же начал смеяться нервным смехом, трясся плечами.

— Молодчина! Таких бы нам побольше, а, Кыню?

Но корчмарь был не на шутку встревожен.

— Никто ничего не видел?

Феиз отрицательно мотнул головой.

— А теперь что? — испуганно спросил Кыню.

Майор молчал.

Феиз ждал, что ему прикажут делать дальше.

— Он видел тебя, когда ты набросился на него? — спросил майор.

— Ничего он не видел. Я сзади был.

— Вот это называется чистая работа, учись у него, — наставительно заметил майор, обернувшись к корчмарю.

— Пропаду я из-за вас, — буркнул тот. — Увидят, что вещи его на месте, а его самого нет, все дома в селе перероют. Ты не знаешь этих собак… Так ни за что и пропадем…

— Кто, это я-то их не знаю? — грубо, прервал его майор. — Что правда, то правда: кавардак начнется… Вот что, Феиз, снеси-ка его обратно — тем же манером, как притащил.

Сначала Феиз не понял майора.

— Ты что, не слышишь? — накинулся на него Кыню. — Немедленно отнеси его обратно!

Феиз не привык ни размышлять над словами своего хозяина, ни противоречить ему, но сейчас был явно поражен.

— Снимешь с него мешок перед сельсоветом и незаметно улизнешь, — приказал ему майор.

Феиз ничего не ответил.

— Понял? — угрожающе прикрикнул на него Кыню.

— Понял, — коротко ответил Феиз.

— Так и говори, чтоб было ясно… А теперь отправляйся!

Феиз вошел в свою комнатушку, а майор и корчмарь вернулись назад.

— Ну и медведище! — с восхищением сказал майор. — Такой силач всегда пригодится. Вот если бы ума ему побольше…

— Балда балдой! Еще, чего доброго, из-за него пропадешь, — недовольно проворчал Кыню, открывая перед майором дверь темной комнаты.

Глава третья В горах

Какие мысли волновали двух молодых людей, шагавших друг за другом по глухим горным тропам в этот ясный июльский день?

Все вокруг них сверкало в лучах солнца, над головой синело небо, под ногами похрустывала свежая, сочная трава. На темном одеянии хвойных лесов пестрела светлыми мазками зелень широколиственных деревьев. Повсюду, насколько хватал глаз, громоздились скалы, круто спускались вниз каменные осыпи, тянулись ущелья, голые или поросшие кустарником и деревьями. Дикую красоту этого застывшего моря каменных волн не нарушал ни один след человека. Над ним царил покой. Но покой этот не был мертвым. Повсюду ключом била жизнь. Невидимая с первого взгляда, она ощущалась в тишине, наполняла ее неуловимым шумом, и казалось, что тишина — живое существо, которое вот-вот придет в движение. В искрившихся лучах солнца кружилась мелкая мошкара. По траве сновали букашки, но лишь очень тонкий слух мог уловить легкий шум их движения. Вот на стебелек вскарабкалась божья коровка, доползла до конца, попробовала было раскрыть крылышки, но стебелек наклонился, и она полетела вниз, однако тут же выбралась из травы и снова настойчиво поползла вверх. На этот раз ей попался упругий стебелек. Она беспрепятственно добралась до самого верха, остановилась, подняла твердые крылышки, под которыми показались другие, прозрачные и шелковистые, и вот они уже затрепетали в нагретом солнцем воздухе и куда-то понесли букашку. Из кустов выпорхнула птица. Послышался тоненький писк. Из кроны высокого дерева ловко скакнула белочка и полетела с ветки на ветку, распушив хвост. Остановилась ненадолго, чтобы глянуть своими круглыми глазками на путников, потревоживших ее покой, и исчезла в густой листве. Только качнулась ветка, которую она задела лапками. На земле лежали с корнем вырванные бурей вековые сосны. Сквозь содранную кору обломанных при падении ветвей белела, как оголенная кость, еще не потемневшая древесина со следами ударов. Засохшая смола, вытекавшая из ран, образовала янтарные наросты. На скалах чудом держались, вцепившись корнями в расщелины, редкие деревья и кусты, протягивавшие свои зеленые руки-ветви над пропастью. На опушке леса, меж ржаво-красных замшелых стволов старых елей, рос низкий кустарник, напоминавший по форме причудливых чудовищ, которые выползли из лесного мрака к ногам великанов, чтобы погреться на солнце, осыпавшем золотой пылью соседние лужайки.