Таинственная женщина - [39]

Милона вынула свою булавку. Успокоившись, вода приняла сначала сероватый оттенок, потом потемнела…

– Мило! – вскрикнула с ужасом София. – Теперь вода черного цвета!.. Кто же умрет?

Горничная не отвечала, она зажгла свечи в канделябрах, взяла хрустальную вазу, вылила воду за окно, потом, плюнув с ожесточением, вскрикнула:

– Пусть умрет тот, кто вам помешает! Судьба предвещает вам любовь, счастье и смерть. Вы имеете право отказаться от затеянного предприятия. Карты предвещают неудачу, вода предвещает смерть… Кому? Этого мы не можем знать… Остановитесь, пока еще возможно.

София в раздумье ходила по комнате.

– Веришь ли ты в свои предсказания? – спросила она.

– Да.

– Они всегда сбывались?

– Да.

– А тот старик в Триесте, у которого я тебя выкупила и который научил тебя читать по картам, воде и по огню, – верил он в свое искусство?

– Да.

– Видел ли он, видела ли ты когда-нибудь, чтобы те, которым делали неблагоприятные предсказания, отказывались от своих замыслов?

– Когда они были трудновыполнимы и значительны – никогда!

– Другими словами, люди смелые не хотели внять голосу разума и пытались побороть судьбу?

– Да.

София закурила сигарету:

– Видишь ли, Мило, в жизни интересно лишь то, чего нелегко достигнуть. Неужели человек с душой властелина должен жить как простой буржуа? Нет, нужно повиноваться своему инстинкту, проявлять свою волю. Ты знаешь меня, Мило, знаешь, что я не останавливаюсь ни перед чем, раз я приняла решение.

– Но, если вы так тверды в своих замыслах, зачем вы обращаетесь к картам, зачем хотите узнать тайны воды?

София улыбнулась:

– Ты права, моя крошка. Но, видишь ли, человек по природе склонен к страху и суеверию. Нужно сделать уступку общечеловеческой слабости, Мило, и тем не менее не отказываться от своей воли.

– И все это связано с молодым человеком, которого привел сюда Агостини?

– Агостини привел его сюда по моему требованию. Ведь ты знаешь, что он беспрекословно мне повинуется.

– О, он никогда не станет прекословить, но в один прекрасный день не захочет больше повиноваться вам.

– Ты не любишь бедного Чезаро…

– Он лгун и трус.

– Он любит меня.

– А вы-то любите его?

– Не знаю… И почему ты считаешь его трусом? Ведь ты знаешь, как храбро он дрался в Палермо с маркизом Бельверани.

– Потому что маркиз был слабее его и дал ему пощечину в клубе в присутствии пятидесяти человек, обвиняя в мошенничестве… И действительно, он мошенничал в картах.

– Теперь, когда Чезаро убил маркиза, этого никто не скажет. Да и лучшим доказательством, что он не мошенничает, может служить то, что он постоянно проигрывает.

– Да, вам это хорошо известно!..

– Ах, Мило, что бы я стала делать с деньгами, если бы он не брал их у меня?

– Это верно… Деньги должны служить только для удовлетворения капризов… Сами по себе они не лучше простых камней, валяющихся на дорогах… А тот юноша, который бывает здесь, даст вам денег или будет брать их у вас?

– Он не принял бы у меня денег, Мило, – рассмеялась София. – Ты – настоящий варвар, крошка… ты не знаешь, что есть честные люди, которых нельзя соблазнить деньгами… Таких приходится соблазнять иным способом.

– Так вот почему вы поете, когда он тут? Вы сведете его с ума, как и других… Жаль… Он такой милый и лицо у него такое кроткое!

– Да, он прелестен. Но он – наш враг, и, если бы он узнал, кто я и чего добиваюсь, я оказалась бы в величайшей опасности.

– Так Агостини привел его сюда с тем, чтобы вы погубили его?

– Да…

– И он успел уже влюбиться в вас?

– До безумия… Мне стоит лишь произнести слово, и он бросится к моим ногам.

– О, ваша власть над людьми беспредельна. Но берегитесь: в один прекрасный день вы сами попадетесь. И это будет ужасно!

– Я уже любила раз, ты это знаешь. Любовь ничего больше мне не даст.

– Вы никогда не любили сердцем.

– Ты этого знать не можешь.

– Если все те, которых вы любили, становились вашими жертвами, значит, вы никогда не любили. Истинная, чистая любовь не может быть палачом, она хранит любимого, жертвует всем для него. Но вы всегда имели дело с авантюристами и обращались с ними так, как они заслуживали… В тот день, когда вы решитесь выгнать Агостини, позвольте мне открыть ему дверь… Это доставит мне величайшее удовольствие.

– Этот день еще не настал.

– Тем хуже… Но позвольте мне пойти запереть ставни, баронесса… Я больше вам не нужна?

– Нет. Погаси везде огонь. Я буду писать письма. Ты услышишь, когда я буду подниматься наверх.

Она уселась за свой письменный стол, развернула изящный бювар с баронским гербом и стала быстро строчить на душистой бумаге своим крупным мужским почерком:

«Милый мой Чезаро, я не теряла времени со дня вашего отъезда и надеюсь, что вы тоже не сидели сложа руки. Сообщите, как идут ваши дела с Лихтенбахом. Здесь – полный разгар любви. Наш юный Марсель явился сегодня в самом восторженном настроении и застал меня рыдающей. Милона, поджидавшая его, сидя на ограде сада, сообщила мне, что он идет, и я разыграла перед ним с грандиозным успехом знаменитую сцену отчаяния. Он обезумел от скорби при виде моих слез. Вы знаете, что я могу плакать в любое время и что в такие минуты я бываю очаровательна. Он с радостью выпил бы мои слезы. Но он и без того был достаточно опьянен, и я увела его в сад, чтобы дать успокоиться. Мы сидели на скамейке под сиреневыми кустами и беседовали. Это настоящий ребенок, простота и кротость его просто смущают меня. Нельзя считать особой заслугой победу над таким невинным младенцем… Овечка сама подставляет шею под нож… И мы овладеем нашими формулами – добром или силой, – не сомневаюсь теперь в этом. Впрочем, я прекрасно себя чувствую в этом заброшенном углу и ни минуты не скучаю. Давно уже мне не удавалось так спокойно предаваться размышлениям о смысле жизни вообще и моей в частности. Боюсь, что все блага, ради которых я доселе жертвовала своей жизнью, составляют только одну из ее сторон и что есть другие, более прекрасные и более ценные, о существовании которых я не подозревала. Сегодня вечером, слушая трогательные рассказы Марселя о его отце, сестре и матери, я испытала глубокую тоску. Все это – добрые, честные люди, безгранично любящие друг друга, готовые принести один ради другого всевозможные жертвы. Правда, их жизнь крайне проста, но она, несомненно, дает им счастье… Лишь Марсель несколько смущает семейное спокойствие. Периодически отец грозит ему проклятием, когда он проиграет деньги банкира или растратит их в обществе какой-нибудь легкомысленной дамочки. Бедный юноша предается отчаянию в течение целой недели, удаляется в Ар и тут изводит себя, работая с утра до ночи в лаборатории или вступая в споры с директором фабрики, с которым, очевидно, нелегко ладить. Во время этих периодов раскаяния и были сделаны разные интересные открытия относительно окрашивания шерсти и другие технические изобретения, с которыми он подробно меня ознакомил. Но все же он очень мил и наивен, и в нем много огня. Представьте, он прямо спросил меня, сколько мне лет! Бедный малый, я, оказалось, старше его… быть может, он подумывает о женитьбе… Поспешите, милый Чезаро, приготовить все бумаги мадам Виньола на этот случай… Но нет, успокойтесь, все это – шутки, не вздумайте ревновать меня к этому мальчику. Я веду его на ниточке, которой он не замечает, к полному подчинению. И когда он передаст мне свой секрет, я тотчас же исчезну. Как только я сброшу траурные одежды мадам Виньола, я снова превращусь в высокомерную баронессу Софию, в которой он никогда не узнает свою сентиментальную, плаксивую возлюбленную. Вы видите, я прямо иду к намеченной цели, берите и вы пример с меня. Маленькая Лихтенбах будет архимиллионершей… Уж ради этого можно признаться ей в любви. Шлю вам тысячу поцелуев. Ваша София».