Тахиона - [17]

– Местное время – седьмое апреля, двадцать один час сорок три минуты, – торжественно провозгласил Сергиенко.

В тот же миг они услышали голос Скрибнера:

– Эй, как вы там? – вопрошал Адриан Антонович. – Живы-здоровы?

– У нас все в порядке, – сердито откликнулся командир. – А ты где?

– У меня тоже все тип-топ, – доложил Скрибнер. – Отсиделся на Ла-Тис, направляюсь домой. Пока. – И Скрибнер выключил свой фон.

– Ну, знаете, – возмутился Винклер. – У него все тип-топ. Нет, в этот раз он так просто не отделается, придется подать рапорт, когда вернемся. Мне его партизанщина надоела.

– Да не сердись ты, Саймон Корнилович, – примирительно сказал Сергиенко. – Скрибнера ты все равно не переделаешь, он же неуправляемый.

– В таком случае пусть сидит на Земле, – отрезал Винклер и вышел из рубки.

Врач ушел в лабораторию, Сергиенко занялся проверкой аппаратуры, опасаясь, что сдвиг времени отразился на ней не в лучшую сторону, а Тронхэйм вернулся на берег.

Через несколько минут к пляжу, лихо проскочив сквозь рифы, подошла шлюпка, и Скрибнер, как ни в чем не бывало, вышел на берег и вытащил лодку.

– Привет, – сказал он Тронхэйму. – Как у вас тут?

– Знаешь, друг, – сказал ему Тронхэйм рассерженно, – в этот раз ты допрыгался. Винклер хочет на тебя рапорт подавать.

– Рапорт? – удивился Скрибнер. – За что? Хотя, конечно… Ладно, – махнул он рукой, – разберемся. Пошли, у меня новости.

– Если насчет тахи, так мы уже в курсе.

– Тахи – ерунда, – сказал Скрибнер. – Есть кое-что поинтереснее.

VII

– И все-таки я не могу поверить, чтобы Карпацико-тин жил больше тысячи лет, – так ведь выходит? – Винклер осмотрел всех по очереди, словно ожидая, что кто-то уточнит цифру и скажет, что командир ошибся. Но все молчали, потому что действительно из рассказа Скрибнера следовало, что колдун Карпацико-тин живет вторую тысячу лет, – иначе он просто не мог быть учеником великого знахаря Лорпи-са.

Ланской встал, прошелся по столовой, выглянул в окно, потом сказал резко:

– Мне нужны споры.

– Споры? – переспросил Тронхэйм. – Это неплохо. На что брать будем?

– На Скрибнера, на что же еще, – фыркнул Сергиенко. – Хорошая приманка.

Скрибнер даже рот раскрыл от такого нахальства.

– Саймон Корнилович, – настойчиво повторил врач, – мне нужны споры растения тодит. Необходимо исследование. Я уверен, что все дело в этих корнях.

– Тодит, то-дит, – повторил Винклер. – Это слово что-нибудь значит на местном языке?

– Нет, – сказал Скрибнер. – Название сохранилось от розовых.

– Розовые-розовые, – снова повторил командир. Что-то очень много получается розовых. Одни, вторые… да еще мы – третьи… Розарий, а не планета. Хорошо, – повернулся он к Ланскому, – Попробуем раздобыть споры. – Винклер покосился на Сергиенко. – А на что брать будем – уточним позже.

«Летучка» зависла над поляной, и Ланской опустил вниз контейнер с протоплазмой. Контейнер раскрылся, бесформенный ком выпал на песок и расплылся густой лужей. Через небольшое время аппараты зафиксировали биополе, возникшее на глубине двадцати восьми метров.

– Учуяли, – прошептал Ланской.

Активность поля стремительно нарастала – стебли тодит очнулись от летаргического сна и двинулись к поверхности, но через полчаса поле исчезло.

– Что такое? – сказал Винклер. – Неужели на полпути снова заснули?

– Не думаю, – пробормотал Ланской, глядя на песок. – Подождем, посмотрим.

Еще через полчаса возле комка протоплазмы вспухли на песке несколько едва заметных бугорков, хотя, судя по индикаторам, под песком ничего живого не было. Выждав еще пять минут, Винклер пустил в ход манипулятор и поднял комок.

– Любопытно, – сказал врач, – как это у них получается? И зачем они делают вид, что их тут нет вовсе?

– Дома разберемся, – сказал командир и повел «летучку» к островам.

Когда коралловая цепь вытянулась слева по курсу, Винклер предложил:

– Пройдем над Та-Вик? Повыше, а то колдун испугается.

Ланской молча кивнул, и «летучка» пошла влево и вверх; до самого лагеря Винклер вел ее над атоллами. С такой высоты ничего нельзя было рассмотреть невооруженным глазом, но автоматы зафиксировали картины жизни на островах.

После обеда разложили на столе снимки Та-Вик. Дом, стоящий вдалеке от пальмовой рощи. Стена – темная черта, обводящая большой овал голого песка. Впрочем, часть овала отгорожена внутренней стенкой, и на небольшом дворике – полтора десятка шаров.

– Значит, он там дрессирует этих… арбузов? – полувопросительно сказал Сергиенко.

– Если двор только для тахи, то почему он такой большой? – возразил Тронхэйм.

– Может быть, он их выпускает туда из маленькой загородки – погулять? – предположил штурман.

Ланской молча рассматривал снимки, а Винклер ждал, что же скажет врач: у того явно были какие-то соображения. Наконец командир не выдержал:

– Эмиль Юлианович, что молчишь?

Ланской словно проснулся.

– Знаешь, Саймон, – сказал он негромко, – нужно… впрочем, я не знаю, что нужно. Мне кажется только, что там у него тодит.

– Что?.. – Тронхэйм уставился на Ланского, как на привидение. – Тодит? Зачем? И каким образом он мог бы…

– Нужно все-таки изловить этого колдуна, – сказал Винклер, – и поговорить с ним всерьез.