Тахар Бенджеллун. Литературный портрет - [3]

Харруда в романе — без возраста, без лика: она то древняя и черная, как ночь, старуха, то прекрасная и чистая, как юная дева. В ней сокрыты глубокие бездны. Она хранительница памяти людей, той самой незамутненной памяти, которую не огрубили, не притупили шрамы несчастий и бед. Харруда — и синяя, как смерть, и красная, «как гнев», и «как небо» — прозрачна и чиста. В ней бушует весна и слышны раскаты моря, она как песнь на заре, как миг, как радуга, но и как птица, у которой подрезаны крылья и вот-вот угаснет надежда, как птица, которая станет предвестницей ночи…

Но эта многоликость и многослойность образа выстраивается не в процессе фиксации его в разных сюжетных ситуациях, не в «линейном» рассказе об этой удивительной женщине, но запечатлевается постепенно в воображении ребенка, а затем и юноши, и возникает одновременно с его представлением о мире, изначально совмещенном в его сознании с этим полусказочным-полуреальным существом. И если вдруг появлялась или вдруг исчезала Харруда, если ее образ как-то распадался — или наоборот объединялся в одно целое, то само по себе это было связано либо с каким-то неожиданным событием, печальным или радостным, либо с несчастьем, бедствием, расчленением, а потом и с новым возрождением. Цикличность исчезновений и появлений — это и была сама жизнь, ее река, ее течение, ее обрывистые берега, пороги, разливы, река, которую иссушают суховеи и поят дожди. Но что бы ни случалось, всякий раз Харруда выживала. Она выжила и тогда, когда, казалось, ее настигла смерть. «Она поднялась, собрала по частям свое тело и удалилась к Великану готовить войну. Войну, которая проникнет во все наши поры… Мы долго ждем Харруду на улице. Родители нас старались запереть. Закрыть наглухо двери. С тех пор как чужестранцы пришли в нашу страну, нам запретили выходить за порог дома. Страх. Страх получить шальную пулю. Страх быть раздавленным демонстрацией. Страх быть схваченным палачами, которых засылал Великан… Война или сопротивление — все слилось воедино». Пробуждающееся сознание героя выхватывало из истории страны тот кусок жизни, который хронологически точно соответствовал и пробуждению национального самосознания: повсюду росло сопротивление колониализму, сопровождавшееся упорной и непрекращающейся борьбой народа за свои права.

Особое значение в тексте романа имеет тот фрагмент воспоминаний, в котором звучит монолог матери. Он — как напоминание, как укор тому, кто в смирении видит фатальную неизбежность, и в жизни без надежд — способ человеческого существования. Одновременно этот монолог — свидетельское показание и обвинительный акт, и свидетельство прозрения женщины. Ведь как утверждает писатель, для женщины в мусульманском обществе осмелиться говорить — это значит искушать дьявола и призывать на свою голову его проклятие. «Осмелиться говорить — это значит уже существовать, стать личностью!» И в рассказе матери сыну показан как бы изнутри весь механизм отчуждения женщины в мусульманском обществе, те основы, моральные устои, на которых зиждятся социальные структуры угнетения, подавления, обезличивания.

В своем монологе мать выносит приговор обществу и подготавливает тем самым в душе ребенка протест и бунт, который выплеснется на страницы книги как разбушевавшаяся стихия (этот бунт поднимут дети и птицы), как революционный праздник, когда не будет литься кровь и не будет насилия, и одновременно как предпоследний суд над историей, как предупреждение, которое сделает народ… «Это может быть наивно и идеалистично, — говорит Бенджеллун, — но мечта — неотъемлемая часть самой жизни…»

В «Харруде» Бенджеллун стремился рассказать о том, что такое Марокко, какими болями живет эта страна и какими надеждами согрета, что знает о себе самой и какой видит и осознает себя, и выразить все это в уплотненных, насыщенных художественных образах, пытался найти такую емкую структурную и композиционную формулу, в которой умещается большое историческое и социальное пространство, сгущенное, сконцентрированное, доведенное до символического обобщения, смещающего и расширяющего границы поэзии и прозы. Эта цель одновременно позволяет и читателю услышать не только голос поэта, художника, но и голос его страны, расширить познания о ней и дополнить этот образ, который создан другими современными писателями Марокко. А в этом заключался и смысл «взятия слова» в «Харруде», в этом Бенджеллун видел свой гражданский долг и именно так осознавал свою миссию.

В начале семидесятых годов Тахар Бенджеллун начал работать в Париже в Центре медицинской и социально-психологической помощи североафриканским иммигрантам, одновременно сотрудничая в крупнейшей газете Франции «Монд», выступая на ее страницах с острыми литературно-критическими и политическими эссе. И одной из главных тем его творчества становится тема судьбы его соотечественников, уехавших в Европу в поисках работы. Опыт своего общения с эмигрантами Бенджеллун запечатлевает в ряде эссе, и в научном труде (диссертация и другие исследования), и в своей повести «Одиночное заключение» (1976). Для этой своей книги писатель избирает форму исповеди, впитавшей в себя всю горечь историй, рассказанных ему теми, кто переживал в Европе сразу тройной гнет — экономический, социальный, расовый… И исповедь эта превращалась в скорбь об утраченной жизни, о разбитых иллюзиях…