Таежная одиссея - [45]

К концу дня мы встали на след тигриной семьи и прошли километров семь. Рассматривая следы, Трофимов подтвердил, что тигрят действительно трое и они трехлетнего возраста. В манере ходить у тигров ощущалась общая кошачья повадка; расстановка следа мало чем отличалась от рысьего.

Ночевать остановились недалеко от Б. Уссурки — следы продолжали идти вдоль берега. На этот раз у нас были и палатка и крохотная железная печурка, которую принес Трофимов. Разбивка лагеря не заняла много времени, но к вечеру мороз усилился, и я не заметил, как обморозил кончик носа. У Моргунова и Сузева побелели щеки, пришлось оттирать их снегом. К ужину Трофимов натопил два котла внутреннего сала, накрошив туда сухарей.

Мы с Моргуновым с удивлением смотрели, как наши компаньоны начали есть невообразимую кашу. В наших глазах разница между касторкой, рыбьим жиром и топленым салом была невелика. Подавляя спазмы, мы отважно отведали по две ложки диковинного варева.

— Хороша тюря, да аппетита что-то нет, — сказал Димка, откладывая ложку.

— Ай ли? — прищурился Трофимов. Моргунов засмеялся.

— Да знаешь, Игнат Трофимович, я как-то летом на Перевальной с непривычки после изюбрятины всю ночь просидел в кустах. А сейчас не лето!

— Обвыкнешь! — засмеялся Трофимов.

— Так-то оно так, — согласился Моргунов, — да пока обвыкну… На скорую руку мы сварили себе мясной суп.

— Игнат Трофимович, правду говорят, что будто у вас когда-то мертвый тигр ожил? — спросил Димка, укладываясь спать.

— Как? — не понял Трофимов.

— Да рассказывают, будто в молодости вы с батей убили тигра. Пошли в деревню, взяли лошадь, привязали тигра к телеге, чтобы не свалился, и двинули. Шли, говорят, по улице, а за вами зеваки толпой, и только к дому заворачивать — тигр возьми да и оживи. Пуля вроде его по башке скользком саданула. Тигр как рявкнет — лошадь на дыбы и в намет, людишки — кто куда. Прет, значит, кобыла по деревне, а в телеге привязанный тигр…

— Врут люди, — засмеялся Трофимов.

— Жаль, — разочарованно сказал Димка.

— Что жаль?

— Жаль, что врут, а то ведь где такое увидишь. Наутро мы увидели, что тигриная семья перешла Б. Уссурку и пошла его правым берегом. Темп нашей ходьбы все ускорялся, мы все дальше уходили в верховья реки, в глухие, безлюдные места. Вскоре нам попался медвежий след, который потянулся за тигриным.

— Гляди, сколь ходового медведя нынче, — заметил Трофимов. — Давно не упомню, чтобы так зверь шел… Я сказал ему, что и мы видели следы двух шатунов.

— Это что! — махнул рукой Трофимов. — Бывает куда как много. Неурожай где-то, не лег зверь — вот и переходит.

Слова Трофимова подтвердились. К вечеру вслед тигрице с тигрятами шло уже два медведя.

— Какого черта они прутся? — спросил Моргунов.

— За объедками, — ответил Трофимов. Вскоре нам встретилось место, где тигрица убила изюбра. На ночь тигры ушли от добычи, а вернувшись на следующее утро, нашли только обглоданные кости.

— Вот нечисти косолапые! — ругался Селедков. — Все ж задержались бы тигры…

Остановившись на ночлег, мы с облегчением сбросили тяжелые котомки. Плечи у меня ныли тупой давящей болью.

После ужина, укладываясь спать, Трофимов сказал, ворочаясь в тесной палатке:

— Ох и жирны вы, мужики, ровно медведи перед лежкой — случись что, так и не выберешься…

— Пожар, что ли? — спросил Димка.

— Может, и пожар, а может, и того смешнее… Вот зачнет тебя тигра лапой выуживать, — лукаво посмотрел он на Моргунова.

— Ну вот! На ночь да такие страсти. Дай-ка, командир, я в середину лягу, — потряс Сузева Димка.

— Смеешься? — улыбнулся Трофимов. — Ну, ну… Он улегся на спину и, помолчав, заговорил:

— Давно это было… На Перевальной, на той самой, где вы норок ловили, выше вашего барака — тогда его еще не было. Вот. Сплывал я тогда на лодке вниз и не упомню, чего-то задержался в дороге, устал и не захотел разводить костер. Поставил палатку, пожевал всухую, да и спать. К снегу уже дело шло, и спалось зябко. Так, не то сон, не то явь. И надо же такому привидеться: будто в палатку залез брат мой Макар и ну меня теребить. «Давай, — говорит, — Игнат, в пятнашки играть». — «Тьфу на тебя, шалый, — говорю ему. — Да ты никак спятил? Я отродясь в них не играл! Макар не унимается. «Вставай, — говорит, — Игнат, все одно не дам спать», — и ну меня то за ногу, то за плечо дергать. Стал я его просить: «Ты что, Макар, как дитя малое? Изыди, дай мне спать!» А он знай свое. Рассерчал я и в сердцах влепил ему в ухо да еще и ногой боднул. Обиделся на меня Макар, заворчал как-то по чудному, свалил в злости палатку и ушел. «Ну и дурак», — сказал я ему вслед, повернулся на другой бок и заснул. Даже теплей стало, как палатка упала. Утром проснулся, хвать рукой — и вправду палатка на мне лежит, да тяжелая что-то. Выбрался из-под нее, а вокруг бело — снег выпал. Протер я глаза, глянул вокруг — будто в нутро мне снегу насыпали. Так вот какой Макар ко мне ночью приходил — полосатый! Да добро бы один, а то ведь еще три рядом были! Тигрица с тремя тигрятами пришла к речке. Ну, те дети как дети — вместе с матерью воду пили, а этот, видать, блудный был сын. Заметил мою палатку, подошел и давай взыгривать, ровно кошка. Подергал, повалялся на полотнище, а потом и меня нащупал; стало ему интересно, что там такое в середке лежит. Вот и пошел лапой шурудить, пока я ему в нюх или еще куда не брыкнул. Ладно не стал он поднимать шум— попрыгал к своим, а то ведь и тигрица могла прибежать… Напилось все семейство воды и подалось своей дорогой.