Таежная одиссея - [11]

Что есть духу помчался я к рачьим садкам. Как на зло, на этот раз все раки были крупные, и мне не хотелось скармливать их норкам. Отобрав тех, что поменьше, я устроил в первых ловушках настоящее ассорти из рыбы и раков. К концу этой работы начал накрапывать дождь — тайга сразу стала неуютной, и пришлось поспешить в барак. Там сидел Карабанов, укладывающий свою готовую продукцию; копченое и сушеное мясо изюбра. Сушеное мясо мне понравилось.

— Шабашьте, малые, со своей затеей, — растягивая слова, сказал мне Карабанов. — Все одно на норках не заработаете… Ну, десять штук поймаете, а че это… тьфу! Вона уже сколько дней извели, как уехали из дому, а че заимели? Бейте зверя… Сузеву что— у него оклад ничего — ему можно прохлаждаться.

— На чем же нам тут еще зарабатывать? — спросил я его.

— Эх-хе, — усмехнулся Карабанов. — Одно слово — не в свои сани вы влезли. Мне бы так на работе числиться, как вы… Попользовали бы тайгу-матушку…

Хозяйственным "мужиком был Карабанов — все он предусмотрел, все продумал: и чистые мешочки, и холстинки, По доброй традиции охотничьих законов добытое мясо принадлежало нам всем, но у него на этот счет имелась своя точка зрения. Я не стал больше слушать его и сегодня же решил поговорить с Сузевым.

И Димка, и Сузев вернулись пустыми, но это нас не огорчило. Мы залезли на чердак и расширили вольер. Наши дикарки не хотели показываться из своих закутков, и мы не стали тревожить их.

К вечеру дождь затих и все отправились собирать маньчжурские орехи, которые росли сразу же за стеной барака. Они уже созрели и в изобилии устилали землю. За пятнадцать минут мы набрали без малого мешок. Раскалив печку, насыпали на нее очищенные от зеленой скорлупы орехи и вооружились ножами. Маньчжурский орех крепок, толстокож, его трудно расколоть и добраться до ядра. На печке же он с легким хлопком раскрывает свой носик, и тогда уже съесть его дело желания. Приятное занятие, вот только руки после этого невозможно отмыть. Они приобретают ядовитый желто-коричневый цвет. Сузев выпачкал даже физиономию и стал похож на невылинявшего колонка.

Не ожидая ужина, Карабанов и Заяц опять ушли на охоту. Тут-то и произошел задуманный мною разговор, в который с горячностью вмешался Димка.

— Ты нам скажи, как ты их нанимал, — спрашивал он у Сузева. — Должны они ловить норок или нет? Или они приехали только изюбров бить? Эта шерсть неорганизованная всю тайгу перестреляет, — говорил он, имея в виду Карабанова..

Димка почему-то сразу невзлюбил нашего проводника и всегда косился в его сторону.

— Ну, чего мычишь? — наседал он на Сузева. Сузев со свойственной ему манерой пытался уклониться от разговора.

— Ну, вот: мы… вы… — горячился Димка. — Не хотят работать — гнать их к чертовой матери, и все дело.

— Вообще-то нужно с ними поговорить, — наконец согласился Сузев. — С Зайцем о работе я не договаривался, а вот с Карабановым заключил договор.

Мы еще не заснули, когда вернулись охотники.

— Ну, как? — спросил их Сузев. В ответ Заяц показал два пальца.

— Да куда ж нам столько мяса?.. — удивился Сузев. — Хватит, наверно, бить изюбров, ребята, — неуверенно сказал он.

— Сами не съедим — люди помогут, — ответил Карабанов.

— Все же мы не на заготовки приехали… Нам разрешили стрелять только для себя, узнают — неприятности могут быть…

— Кто узнает? Тайга-матушка кругом, — усмехнулся Карабанов.

— Да, но…

— Набьем, накоптим — на всю зиму будет. Че в бирюльки играть?! Скоро рев — самый раз бить зверя. Да много ли с одного зюбра мяса? Засушишь, так и пуда не будет. Ты возьми в толк, Петрович, — с зюбрей проку больше, чем с норок. Соображай, как сытней…

— Сытнее ли, голоднее, а нам нужно ловить норок.

— Какой разговор? Вы ловите норок, а мы с Петром и себя, и вас обеспечим.

Сузев поднял брови и задумчиво, с интересом посмотрел на Карабанова.

— Приедешь в город, еще спасибо скажешь, а не застесняешься, так и деньжата будут… Не малец, почитай, прикинь, че к чему…

— Но мы втроем можем не поймать столько норок. Я с вами договаривался, что и вы будете ловить… Собака у вас хорошая… — заговорил Сузев.

— Э-э, пустое! — махнул рукой Карабанов. — Не поймаете — только-то и делов. Не привязаны, чай, звери…

— В общем, так, — неожиданно заговорил молчавший до этого Димка. — Еще один изюбр — и я составлю на тебя акт.

Карабанов оторопел.

— Че-е-е? — только и смог он произнести.

— А не че-е, — передразнил его Димка. — Еще один изюбр — и готовь монету.

— На том и порешим! — твердо сказал Сузев. На скулах у него перекатывались желваки, а потемневшие прищуренные глаза не оставляли сомнений относительно душевного состояния нашего командира.

Карабанов не возражал, спокойно и насмешливо глядя на Сузева и Димку. Он помолчал, размышляя и прикидывая.

— Связался я, господи, с блаженными… — вздохнул он. — Лови-ка ты своих норок сам — мне не с руки мельчиться. Завтра я еду домой.

Заяц во время всего разговора молчал, и нам остались неизвестными его намерения. Наутро он не уехал с Карабановым, хотя и помогал ему собираться.

Из дневника экспедиции

(Запись, сделанная Моргуновым)

«22 августа.

В нашей «К» развал. Этот Карабанов порядочная сволочь… Браконьер, сукин сын… Вчера мы поругались, и он уехал к чертям. Сегодня поймали две норки. Ура! Они клюнули на раков. Пришлось ловушки начинять раками.